Ладно?

— Не знаю, — мягко высвобождаясь, повторила она. — Может быть. Я пошла?

Я кивнул, и она исчезла в подъезде.

Старый привратник захлопнул стеклянную дверь.

И — ни звука на всей улице, ни единого движения…

Я машинально отступил на несколько шагов, на мостовую, и тут контуры дома дрогнули, вся улица шевельнулась и вздохнула, будто живая, — на какую-то долю секунды застывший мир словно утратил равновесие, и — все…

Точно изображение на киноэкране по чьей-то прихоти вдруг побежало вспять, стрелки часов рванулись обратно, нагоняя упущенное прошлое, тот единственный миг, в который началось и закончилось — что именно?

Я снова увидал ее, а рядом стоял кто-то, почти мальчик, и с робкой нежностью держал ее за руку, и по сему было видно, что минута расставания близка и оба страшатся этой минуты…

Потом он обнял ее и поцеловал.

Я хотел крикнуть:

— Не смей! Она не твоя!

Но сообразил, что кричать глупо.

Потому что этот юнец в поношенном сюртуке, с немыслимой кокардой на гимнастической фуражке — и есть я сам, вернее, тот, кем я был или мог бы быть, что я гляжу на самого себя со стороны, из иного измерения времени, и кому какое дело (да и мне, в том числе), если двое любят друг друга и сами еще не могут до конца поверить в свою любовь!..

— Спокойной ночи, — сказал гимназист. — Я сегодня увижу такие сны!..

— Ага, — отозвалась девушка, — и я, наверное, тоже. — И добавила: — Я пошла?

— Я буду стоять здесь, пока ты не поднимешься к себе, — серьезно сказал гимназист. — И, когда у тебя погаснет свет, я уйду.

— Чудак! — засмеялась девушка. — Ты же замерзнешь!

— Ничего подобного. Я знаю сто пять способов, как согреться. До завтра, да?

Он опять поцеловал ее, махнул рукой, и дверь за нею затворилась…

Мне стало грустно: главный герой всего случившегося, я в итоге оказался ненужным свидетелем своего — или чужого? — счастья.

Я сделал несколько шагов, чтобы уйти совсем, но стены дома вновь заколебались, свет в окнах потускнел, подул ветер — и все пропало.

Остался пустырь, знакомый и скучный. Незыблемый, как ориентир наступившего дня, как клеть, в которой замкнулась пустая сиюминутность…

— Я завтра приду сюда, в шесть, — зачем-то повторил я теперь уже бессмысленную фразу. — В шесть… Не опаздывай. Ладно? Ладно? Ладно? Приду! — почти с отчаянием закричал я. — Непременно…