зажигаться огни, над переполненными автострадами затрепетали разноцветные неоновые дуги.

Сегодня Гальбовицу пришлось работать в соседнем городе — так уж “удачно” разложились заявки — и теперь на дорогу домой, по самым скромным подсчетам, выходило два, а то и два с четвертью часа.

Это, впрочем, Гальбовица нисколько не смущало. Он любил езду и за рулем велосипеда не скучал.

Всегда можно было вдруг остановиться, лишь только надоест крутить педали, и зайти куда-нибудь — в музей, в кино, в кафе, — или же просто перекинуться десятком слов со случайным знакомым, встретившимся в пути…

В седле он, как ни странно, ощущал себя подлинным горожанином и оттого немножечко сочувствовал другим, всем тем, кто словно заживо был вмурован в бешено несущийся по магистралям транспорт…

Справа, из-за вытянутых цепью гор-домов, выползала лилово-оранжевая туча.

Она уже вымахала чуть ли не в полнеба, косо надвигаясь на пожар заката.

Изредка бледные вспышки полосовали тучу так и сяк, и вслед за этим угрюмо, с какою-то даже ленцой над городом прокатывался гром.

Плохо.

Дождь, наверняка, застигнет его в пути, до дому он добраться не успеет.

Гальбовиц машинально порыскал глазами — вот досада, и укрыться негде!

Надо торопиться, чтоб доехать хоть до тех, ближайших зданий. Ну, а там…

Гальбовиц очень кстати вспомнил: в одном из них живет его давний клиент, у которого вечно что-то не ладится с либропроекторами.

Надо полагать, хозяин не откажется приютить гостя на время дождя…

Чтобы спрямить путь, Гальбовиц привычно свернул с бетонного покрытия и покатил по узенькой тропинке, что вилась через овраг.

Еще от силы год — и здесь тоже вырастут дома, зазеленеют аккуратные газоны, все оденется, как и везде, в бетон и заискрится стеклом…

И тогда два города сольются. Окончательно. И надо будет называть их как-то по-другому.

Хотя — кто может поручиться? — вдруг и прежние названия оставят — вроде, как бы в память о минувшем, нынче это модно. Поглядим!

Гальбовиц с силою крутил педали, наслаждаясь тишиной и безлюдьем этого заброшенного места.

Вверх-вниз бежала тропинка, петляя между котлованами, кучами щебня и песка, огибая грязные завалы непонятной рухляди, — подумать только, ведь когда-то это все было нужно людям, они этим дорожили, это добывали, убивая время, силы, тратя жизнь!..

Бельмо на глазу города, последняя свалка, которой быть осталось, видно, считанные месяцы. Тоже своего рода — реликт, анахронизм…

Как книги, пришла на ум несуразная мысль.

Люций-Пров Гальбовиц всегда, сколько помнил себя, испытывал странное благоговение перед стариною, перед всем тем, что отжило свой век.

Возможно, потому, что этого уже не будет никогда…

Шершавое какое-то, удушливое слово — “никогда”… В нем — и загадочность, и страх внезапно обмануться…

Сиреневые сумерки все плотней окутывали землю.

Гальбовиц осмотрительно включил фонарь, и теперь рыжий мячик света весело катился впереди, выхватывая из сумрака то неровную тропинку, то несусветный хлам, валявшийся по сторонам от нее.

Вдруг что-то белое, до неправдоподобия знакомое, мелькнуло на мгновенье и пропало.

Понимание пришло не сразу.

Еще какое-то время Гальбовиц по инерции работал педалями, крепко вцепившись в руль, и лишь потом, сообразив, отчаянно нажал на тормоза.

Ведь там, на обочине тропинки…

Нет, не может быть!

Невероятно! Ерунда, самообман.

Но — очертания!..

Выскочив из седла, Гальбовиц опрометью бросился туда, где только что заметил ЭТО.

Вот оно!

В спешке он едва не наступил…

Он медленно, завороженный действием, нагнулся и…

В висках тупо застучало от волненья, от восторга, разом обрушившихся на него.

Ну, разумеется, он не ошибся! Наконец-то! Наконец-то — повезло!..

В руках он держал книгу.

Настоящую. Такую же, как те, что видывал не раз в чужих домах.

Она была без переплета, без начала и конца.

Ветер лениво теребил мятые, грязные страницы, кое-где рваные, почти истлевшие по краям.

Но не в этом было дело. Не в этом!

Кто ее бросил здесь, зачем — Гальбовиц даже представить не мог. Вероятно, когда старый дом ломали…

Его поразило другое, самый факт: теперь-то и у него есть собственная книга!

Не стандартный микрофильм — эта дешевая звучащая подделка, не объемная цветная фотография, а настоящее издание, которое читали, перелистывая страницы, — вот так, одну за другой, или могли заглянуть сразу в конец, раскрыть на середине, а то и просто захлопнуть и держать в руке, наслаждаясь объемом, весом, фактурой.

Может статься, прежний владелец относился к ней гораздо проще — ну, подымаешь, книга, таким несть числа!.. Все возможно

Но Гальбовиц то держал ее в руках впервые и с наслаждением, сродни благоговению, смотрел, как от его дыхания шевелятся податливые настоящие листки…

При свете велосипедного фонаря Гальбовиц смог хорошенько разглядеть находку.

Это было что-то очень непонятное — с текстом, размещенным в две колонки, где едва ли не каждая фраза была пронумерована; вероятно, справочник какой-то, совершенно устарелый и теперь не нужный никому… Или другое… Он сейчас не мог определить.

Ну и ладно, упрямо поду мал Гальбовиц, какая разница, что это такое. Все равно — ценность Для меня — так уж точно!

Он бережно опустил книгу в багажную сумку.

Невольно припомнились виденные им домашние библиотеки, составленные из лучших сочинений всех времен и народов, роскошные издания, сокровища, надежно спрятанные от посторонних, однако на сей раз чувства острой зависти, как это не раз бывало прежде, он не испытал.

Каждому — свое, глубокомысленно решил он, теперь и у меня есть кое-что.

СВОЯ Книга!

Ну, а сейчас — быстрее! Только бы успеть, пока затишье… Будет до обидного некстати, ежели гроза застигнет где-нибудь на полпути.

Гальбовиц вскочил в седло и привычно заработал педалями, уже не обращая ни малейшего внимания на кочки и канавы, которыми был так богат овраг…

К спасательному дому он подкатил в то самое мгновенье, когда по мостовой и плитам тротуара зашлепали первые капли дождя.

Не мешкая, Гальбовиц втащил велосипед в подъезд, тщательно вытер ноги и направился к лифту.

Он хотел было прихватить с собой книгу, чтобы горделиво показать, но передумал

Какой смысл?

У хозяина квартиры, куда он направлялся, тоже весьма и весьма недурственная библиотека, и что для него какая-то испачканная рваная книжонка, даже не книга — просто пачка склеенных листов без переплета?!

Разве можно сравнить ее с шикарнейшими — так что дух захватывает! — уникальными изданиями Гете, Достоевского,