образованная, а в городке этом, как в деревне: огороды, козы, коровы и все такое. Пока война была, она терпела, а вот теперь затосковала. Сам-то он, Сашко этот, человек небольшой грамотности, разговаривать с ним не разбежишься, он это очень хорошо понимает и очень боится, как бы она от него не уехала.

— Это понятно, — проговорил Семенов и вздохнул: — Любит, значит. Красивая она?

На этот вопрос Лапин не ответил, считая его, наверное, не относящимся к делу.

— Одним словом, принимайте завод. Для теперешнего вашего семейного положения это будет в самый раз.

Семенов согласился и на другой же день выехал в неведомый степной городок.

3

С классической литературой, а также и с современной Семенов познакомился в школе, институт ничего не добавил к этому знакомству, которое так и не перешло в дружбу. Короче говоря, ему и в голову не пришло, что его вступление в мирную жизнь развивается по всем правилам именно классической литературы.

Степь, сверкающая росой. Румяное, только что проснувшееся солнце нехотя поднимается над горизонтом. По росистой траве бегут косые тени от лошадей, от брички, от кучера и от самого Семенова. Степная дорога еще не пылит. Кузнечики еще сушат звонкие свои крылья, и только какие-то пташки с шумом вырываются из травы. Семенов пока не совсем пришел в себя, не отдышался после вагонной духоты, слегка продрог, но, несмотря на все это, он почувствовал что-то вроде умиления и, кажется, впервые к нему пришло забытое чувство душевного покоя. Такое не очень-то свойственное ему состояние слегка его смутило. Кутаясь в шинель, он подумал: «Все это от неожиданности. Я еще не привык к мирной жизни…»

— Веселись, веселые, — покрикивал кучер, погоняя лошадей.

Он как только еще встретил Семенова, так сразу же и назвался:

— Волнуха Кузьма Сысоич вас встречает. Извиняюсь, как вас звать-величать?

От дальнейших расспросов пока воздержался, надеясь, что приезжий сам разговорится. Дорога хоть и не особо дальняя, а все же на десять верст молчанки не хватит. Конечно, он знал, кого везет, но политично делал вид, будто ничего ему не известно и он, темный деревенский мужик, не понимает, что к чему. На самом деле был он ума хотя и среднего, но сообразительный и сверх меры хитрый.

Это Семенов сразу разглядел: в людях он разбирался отлично.

Как и следовало ожидать, разговор свой Кузьма Сысоич начал с предметов, к делу не относящихся: расспросил про международное положение, поинтересовался, на каких фронтах Семенов воевал, и в каком он состоит звании, и есть ли у него семья.

Разговаривая, он повернул к своему собеседнику навек загорелое, обветренное лицо с круглой, татарской, аккуратно подстриженной бородой. Под старым, хорошо заплатанным на локтях коричневым пиджаком старая же солдатская гимнастерка, заправленная в брюки мешочного холста. Ухоженный старик, домовитый. И рассуждения его тоже были аккуратные, хозяйственные, особенно когда разговор пошел о заводских делах.

— Это вы правильно отметили: завод за весь период, пока не было немцев, план выполнял. А потом, как нашу местность освободили, силы отдавали на восстановление, зная переживаемое время. Однако и у народа на силы свой лимит.

— Это как же? — спросил Семенов.

Словно бы и не отвечая на этот вопрос, Кузьма Сысоич неторопливо проговорил:

— Директор, самый даже расторопный, народом силен. Это надо учитывать.

Конечно, он знал, что везет нового директора, что со старым ему больше не работать, а значит, можно говорить все без опаски, открыто. Но говорил он, не столько осуждая старого директора, сколько поучая нового. Семенов хотя и разгадал нехитрый этот маневр, но слушал, однако, внимательно. Ему и самому интересно знать, чего же там, на заводе, от него ждут.

— Он как прибыл к нам, так сразу и заорал. Война была, так слушались и все выполняли, а теперь чего же орать-то? Теперь нормально поговорить можно. Привык народ к его ору, приспособился, притерпелся и уже не отзывается. А он другого языка не знает, кроме крикливого. Пугать мастер, да никто его не боится. Особенно которые фронтовики, а также инвалиды. Попробуй на такого замахнись. Он те так отмахнется, что и не устоишь. Вот дело-то у нас и не пошло.

Словом, разговору хватило на всю дорогу, не заметили, как и доехали. Вот уж и городок на берегу небольшой вертлявой речки, или, вернее, то, что осталось от городка после войны.

4

Красивый это был городок до войны. Чем-то напомнил он Семенову его родной город. Может быть, тем, что тоже был разбит, сожжен, а в остальном так же не похож, как один человек не может быть похожим ни на какого другого человека. У каждого города свой облик и свой особенный характер, и даже сейчас, разрушенный и выжженный, он сохранил одному только ему присущие особенности.

Завод стоял сразу же за городом: окруженные полуразрушенным кирпичным забором два кирпичных же корпуса. Немного поодаль, ближе к городу, — еще один небольшой дом под зеленой крышей. Над заводскими корпусами поднималась труба, из которой, мирно клубясь, вытекал серый дымок. В другое время Семенов порадовался бы, глядя на этот мирный дым от огня, никому не угрожающего, а теперь, когда он знал, что завод не работает и все уже опробовано и проверено, удивился: для чего же дымят на всю степь?

Ясность внес Кузьма Сысоич:

— Вас встречает. Как только кого из начальства ждут, так он и шурует.

— Директор?

— Не сам, ясно дело. А по его приказу.

А бричка уже тарахтела по наезженной городской улице. По обе стороны стояло несколько наспех сбитых домиков и множество палаток и шалашей. Попадались даже и землянки. Из чего тут только не строили! Все, что оставила война, шло в дело: старые ящики, листы жести, покореженные листы дюраля от разбитых самолетов. На одном огороде высилась поставленная на попа хвостовая часть немецкого самолета, приспособленная под уборную. Но основным строительным материалом все-таки было все, что осталось от старых, разбитых войной, разрушенных, полуобгорелых домов.

И даже на тех участках, где ничего еще не успели построить, огород уже был обязательно, а некоторые сумели даже посадить саженцы каких-то деревьев и кустов. И почти у всех было много цветов, среди которых преобладали алые и розовые мальвы — неприхотливые, щедрые на красоту цветы.

К долгой и прочной жизни люди стремятся всегда, а после войны это стремление особенно сильно и неукротимо; так все живое, истомленное дикой засухой, неудержимо расцветает после благотворных дождей.

Широкий холмистый склон к речке зарос такими молоденькими деревцами, что их не всегда было можно и