проснулся, удивился, что я не был более напуган … Конечно. Какая замечательная идея: вводить пациентам некий психотропный препарат, чтобы усилить ощущение бессильного ужаса. Жаль, что я не знал, как такое сделать. Почему я не учился на медицинском? Но, конечно, волноваться об этом было слегка поздновато. И в любом случае, кажется, дозировка была подобрана непосредственно для Доакса.

“Хорошо, Альберт,” сказал Доктор сержанту, очень приятным располагающим голосом, отхлебывая кофе, “Что вы предлагаете?”

“Нахана! Нах!”

“Не думаю, что это правильно,” сказал Доктор. “Хотя возможно, будь у вас язык, и было бы. Ну, что ж,” сказал он, согнувшись к краю стола и сделав маленькую пометку на листке бумаги, словно вычеркивая что-то. “Это длинное слово,” добавил он. “Девять букв. Однако, вы должны находить хорошую сторону в плохом, не так ли?” Он положил карандаш и взял пилу, и как Доакс не вырывался, Доктор отпилил его левую ногу чуть выше лодыжки. Он сделал это очень быстро и аккуратно, положил отрезанную ногу около головы Доакса, потом потянулся к множеству своих инструментов и взял нечто похожее на большой утюг. Он приложил его к свежей ране, и с влажным шипением пара прижёг культю чтобы прекратить кровотечение. “Ну вот,” сказал он. Доакс издал задушенный вскрик и потерял сознание от разлившегося по комнате запаха ошпаренной плоти. Если ему повезет, он пробудет без сознания некоторое время.

А я, к счастью, начал приходить в сознание. Пока химикаты из Докторова ружья с дротиками просачивались из моего мозга, в нем забрезжил своего рода грязный свет.

Ах, воспоминания. Разве это не прекрасно? Даже когда мы находимся посреди худших из времён, у нас есть воспоминания, которые нас порадуют. Я, например, лежу тут беспомощный, способный только наблюдать, как ужасные вещи происходят с сержантом Доаксом, зная, что скоро придет моя очередь. Но даже сейчас у меня были свои воспоминания.

Сейчас я вспомнил кое-что, что Чацкий сказал, когда я его спас. “Когда он разбудил меня,” говорил он, “он сказал: ‘Семь,’ и, ‘Что вы предлагаете?’” В то время я подумал что это довольно странные фразы, и задавался вопросом, не вообразил ли их Чацкий в результате побочного действия наркотиков.

Но я только что услышал, как Доктор сказал то же самое Доаксу: “ Что вы предлагаете?” после, “Девять букв.” И затем он сделал пометку на листке бумаги, лежащем на столе.

Точно таком же листке бумаги, как те, которые мы нашли около каждой жертвы, каждый раз с единственным словом, с вычеркнутыми по одной буквами. ЧЕСТЬ. ВЕРНОСТЬ. Какая ирония: Данко напоминал своим прежним товарищам достоинства, которые они утратили, сдав его кубинцам. И бедный Бёрдетт, человек из Вашингтона, которого мы нашли в котловане дома на Майами Бич. Он не стоил интеллектуальных усилий. Всего быстрые пять букв, POGUE. Его руки, ноги, и голова были быстро отрезаны и отделены от тела. P-O-G-U-E. Рука, нога, нога, рука, голова.

Неужели это возможно? Я знал, что у моего Темного Пассажира есть чувство юмора, но это было куда мрачнее – это было игриво, причудливо, даже нелепо.

Почти как номерная табличка «Выберите Жизнь». И как все остальное, что я наблюдал в поведении Доктора.

Это казалось абсолютно невероятным, но …

Доктор Данко играл в небольшую игру во время расчленения. Возможно он играл в неё с другими в те долгие годы в кубинской тюрьме на Сосновом Острове, и возможно ему казалось правильным использовать её для изощрённой мести. Поскольку определённо он играл в неё сейчас – с Чацким, с Доаксом и остальными. Это было абсурдно, но также это было единственное, что имело смысл.

Доктор Данко играл в «Виселицу».

“Хорошо,” сказал он, снова присев на корточки около меня. “Как по вашему, что делает ваш друг?”

“По моему, вы его озадачили”

Он наклонил голову вбок, и его маленький сухой язык щелкнул по губам, когда он уставился на меня сквозь толстые стекла большими немигающими глазами. «Браво», сказал он, и снова погладил мою руку. “Мне кажется, что вы на самом деле не верите, что это произойдёт с вами,” сказал он. “Возможно десять вас убедят.”

“В этом слове есть буква Е?” Спросил я, и он качнулся немного назад, как будто его носа достиг ядреный аромат от моих носков.

“Хорошо,” сказал он, все еще не мигая, и затем кое-что, должное изображать улыбку, вздернуло уголок его рта. “Да, есть два E. Но поскольку вы предположили вне очереди, то…” Он крошечным жестом пожал плечами.

“Вы могли бы посчитать это неправильным предположением – для сержанта Доакса,” весьма услужливо, как мне казалось, предложил я.

Он кивнул. “Он вам не нравится. Я вижу,” и немного нахмурился. “Даже в этом случае, вы действительно должны больше бояться.”

“Бояться чего?” Явная бравада, конечно, но как часто мы имеем шанс подтрунивать с подлинным злодеем? И выстрел, кажется, достиг цели; Данко таращился на меня в течение долгого момента прежде чем наконец встряхнул головой.

“Хорошо, Декстер,” сказал он, “ вижу, мы должны включить вас в нашу работу.” И он выдал мне свою крошечную, почти невидимую улыбку. “Между прочим,” добавил он, и радостная черная тень яростно взревела эхом за его голосом, предъявив вызов моему Темному Пассажиру, который скользнул вперед и заревел в ответ. Мгновение мы мерились силами, затем он наконец мигнул, всего однажды, и встал. Он ушел назад к столу, где так мирно дремал Доакс, и я откинулся назад в моем домашнем уголке и задумался над тем, какое чудо Великий Декстерини сможет придумать для своего величайшего спасения.

Конечно, я знал, что Дебора и Чацкий уже едут, но я находил это более беспокоящим чем что-либо еще. Чацкий настоит на том, чтобы восстановить свою поврежденную мужественность, взяв на себя командование и размахивая оружием в своей единственной руке, и даже если он позволит Деборе поддержать его, ей придется нести большой груз, который затруднит ей передвижение. Не слишком вдохновляющая на уверенность спасательная команда. Нет, я был склонен считать, что мой маленький уголок на кухне скоро переполнится, и мы трое одурманенные и связанные не дождемся прибытия помощи.

И правдиво, несмотря на мой краткий героический диалог, я был все еще несколько одурманен от содержимого сонного дротика Данко. Итак я обдолбан, туго связан, и в полном одиночестве. Но в любой ситуации есть положительные стороны, если достаточно хорошо посмотреть, и после попытки найти хоть одну, я понял, что должен признать, что пока я не подвергался нападению бешеных крыс.

Тито Пуэнте начал новую мелодию, что-то помягче, и я перешел к философии. Когда-нибудь все мы должны уйти. Даже в этом случае, этот способ не входил в