вспомнить о том, что жизнь наша протекает в этом моменте настоящего…
Когда аббат закончил, Лион, посмотрев на него с некоторым недоумением, спросил:
– Я не понимаю… Я не понимаю, к чему вы все это говорите?
– А к тому, – с неожиданным жаром воскликнул Джон, – что именно сейчас, Лион, в вашей жизни, может быть, и наступил переломный момент… Тот самый о котором мы говорили.
– Но я…
О'Коннер не дал ему договорить:
– Вот несколькими неделями раньше вы сами говорили, да и я тоже, что в вашей и в любой жизни все предопределено… Тем, что мы сами часто называем цепочкой случайностей, тем, что многие определяют, как стечение обстоятельств… Ну, как сами вы назвали – последовательностью «если бы». Так ведь?
Хартгейм согласно наклонил голову.
– Ну да… Аббат продолжал:
– Что очень часто у вас в жизни не было выбора, и что если все эти «если бы» подчас оказывались сильнее всего остального… В том числе – и вас самих.
Лион выжидательно молчал.
– Так вот, – закончил свою мысль аббат, – я хочу предложить вам…
– Что, Джон?
Неожиданно голос О'Коннера зазвучал глуше, стал каким-то тусклым и, как показалось самому Хартгейму – немного бесцветным.
– Предложить право выбора… Ситуация, в которой оказался я, дает мне такое право… И я, в свою очередь, даю и вам точно такое же право.
Немного помолчав, аббат неожиданно спросил у Хартгейма:
– Кстати, вы не изменили своего мнения об Ольстере, о положении в Ирландии?
Лион передернул плечами.
– Я никогда не был склонен так быстро менять свое мнение…
Оглянувшись по сторонам, будто бы в его комнате мог находиться кто-нибудь посторонний, О'Коннер произнес:
– Так вот… Сегодня я говорил с одним человеком… И он предложил мне следующее.
Ночью Лион долго, очень долго, наверное, до самого рассвета не мог уснуть. Он ворочался с боку на бок, несколько раз поднимался с кровати, шел на кухню, потом доставал тетрадь с записями покойного кардинала, перечитывал, затем откладывал, затем вновь брал ее в руки. Джастина, обеспокоенная таким поведением мужа, встала и, пройдя на кухню, уселась напротив. – Лион, что с тобой? Тот, словно не замечая присутствия жены, отрешенно смотрел в пространство. – Что с тобой? – повторила Джастина. Наконец, подняв на Джастину тяжелый взгляд своих светло-голубых глаз, Лион произнес: – Джастина… Мне кажется, что жизнь моя подошла к какой-то кульминационной точке, к тому моменту, когда человеку приходится самому решать свою дальнейшую судьбу. В жизни каждого человека рано или поздно наступает такой момент, и каждому хоть единожды предоставляется право решать… дается право выбора… Джастина, ласково посмотрев на мужа, спросила: – Так ты все время думаешь об этом? Он вздохнул. – Не я думаю… – А кто же? Джастина, прекрасно видя, что ее муж находится в расстроенных чувствах, в каком-то непонятном смятении духа, старалась говорить мягко, вкладывать в свои интонации, в каждое произносимое слово как можно больше предупредительности. – Так что же произошло? – спросила она. – И теперь такой момент настал у меня… – Какой момент? – продолжала допытываться жена, – какой же? Неожиданно Лион замолчал. Он поднялся со стула, несколько раз бесцельно прошелся по кухне, а затем, снова усевшись, вздохнул. – Джастина, очень тебя прошу – дай мне слово, что ни о чем не будешь меня спрашивать… Та отпрянула. – Но почему? Прости, но я не понимаю… – Джастина, не надо, не надо… В этот момент ей вновь показалось, что в глазах Лиона блеснули слезы. Показалось? Может быть, так оно и было на самом деле… Немного помолчав, Лион произнес: – Послезавтра я отбываю в Лондон… – Но для чего? С какой целью? Сколько ни выспрашивала Джастина, больше от мужа она не добилась ни единого слова.
Ночью Лион долго, очень долго, наверное, до самого рассвета не мог уснуть. Он ворочался с боку на бок, несколько раз поднимался с кровати, шел на кухню, потом доставал тетрадь с записями покойного кардинала, перечитывал, затем откладывал, затем вновь брал ее в руки. Джастина, обеспокоенная таким поведением мужа, встала и, пройдя на кухню, уселась напротив. – Лион, что с тобой? Тот, словно не замечая присутствия жены, отрешенно смотрел в пространство. – Что с тобой? – повторила Джастина. Наконец, подняв на Джастину тяжелый взгляд своих светло-голубых глаз, Лион произнес: – Джастина… Мне кажется, что жизнь моя подошла к какой-то кульминационной точке, к тому моменту, когда человеку приходится самому решать свою дальнейшую судьбу. В жизни каждого человека рано или поздно наступает такой момент, и каждому хоть единожды предоставляется право решать… дается право выбора… Джастина, ласково посмотрев на мужа, спросила: – Так ты все время думаешь об этом? Он вздохнул. – Не я думаю… – А кто же? Джастина, прекрасно видя, что ее муж находится в расстроенных чувствах, в каком-то непонятном смятении духа, старалась говорить мягко, вкладывать в свои интонации, в каждое произносимое слово как можно больше предупредительности. – Так что же произошло? – спросила она. – И теперь такой момент настал у меня… – Какой момент? – продолжала допытываться жена, – какой же? Неожиданно Лион замолчал. Он поднялся со стула, несколько раз бесцельно прошелся по кухне, а затем, снова усевшись, вздохнул. – Джастина, очень тебя прошу – дай мне слово, что ни о чем не будешь меня спрашивать… Та отпрянула. – Но почему? Прости, но я не понимаю… – Джастина, не надо, не надо… В этот момент ей вновь показалось, что в глазах Лиона блеснули слезы. Показалось? Может быть, так оно и было на самом деле… Немного помолчав, Лион произнес: – Послезавтра я отбываю в Лондон… – Но для чего? С какой целью? Сколько ни выспрашивала Джастина, больше от мужа она не добилась ни единого слова.