хоть, матери сказала, куда тебя ноги понесли ни свет ни заря? Она, небось, уже проснулась и места себе не находит: куда подевалась эта егоза! - Мужчина старался говорить сурово, но в его бороде пряталась улыбка, гораздо теплее, чем скупое зимнее солнце. Девочка чувствовала это и даже и не думала бояться. Да и не мог быть суровым с ней этот большой сильный и самый главный человек. Для нее он есть и навсегда останется самым главным, самым умным и самым справедливым человеком на свете! Она только крепче прижимается к нему, а он кладет свою большую сильную всю в мозолях руку ей на голову. Его дочь - самое важное в этом мире, то, ради чего стоит жить, что стоит защищать, самое лучшее, что он создал!

Девочка поднимает на него глаза - серые, словно гладь незамерзшей реки зимой, в обрамлении длинных густых ресниц:

- А Мирима такая счастливая! - произносит она задумчиво и мечтательно и бесконечно радостно. Кузнец усмехается в бороду: так вот зачем она прибежала. Рассказать о счастье старшей сестренки! Давно ли такой же беззащитной птахой прижималась к его груди его первая дочка? А вот уже и крылья окрепли и пора лететь из родительского дома - из родного гнезда. Добро: к хорошему человеку! Лорко - сын соседский, на глазах росший, смышленый паренек, не злой, не ленивый. С таким мужем дом будет богатым, а семья крепкой! Должна быть! А как иначе? Чего другого пожелать родной дочери - родной кровинушке, больше самого себя любимой? Но уж больно быстро... Казалось, только вчера сговорились, а уже сегодня из дому отпускать. Как тут не задуматься лишний раз, не испугаться, даже если и любишь? Именно потому, что любишь!

А чертовка маленькая, словно подслушала отцовские мысли, крепче прижалась к нему, заглядывая в глаза:

- Тебе ведь тоже радостно, правда?

- Правда, правда...

Кузнец смотрел на дочь и гладил ее рукой по серебристому шелку волос. Дай Боги тебе счастья! И тебе, и Мириме, и Ларе, и Катрин... "Четыре мои дочери" - подумал кузнец. Светленькая головка под его рукой встрепенулась:

- А Катрин шепталась: к тебе человек приходил чужой и страшный! - Девочка шептала так, будто рассказывала страшную сказку, лежа ночью в избе на теплой печке. Кузнец нахмурился: знает ли она, что такое настоящий страх? Дай-то Боги, чтобы никогда не узнала! А человека, приходившего к нему три дня назад и правда в пору было испугаться.

Он не был крестьянином из окрестных деревень, он не был торговцем, какие иногда забредали в их деревню. Он приехал на коне, огромном сильном вороном жеребце, и сам он был ему под стать. Почти на пол головы выше кузнеца, которого и в своей деревне и в округе почитали за силу и стать. Одетый в добротный черный плащ, украшенный серебряным шитьем. Каждое его движение было наполнено спокойствием и властностью человека, уверенного в своих силах. Это читалось в том, как он спрыгнул с коня, как подошел к крыльцу, на котором стоял кузнец. Длинные темные волосы незнакомца было собраны в хвост, а глаза смотрели прямо, смело и внимательно изучая кузнеца. Он приехал не как гость: он знал, он мог бы стать хозяином здесь, если бы захотел. Но он не хотел. Он заговорил, и слова его звучали также спокойно и властно. Этот человек был воином. Он привык ничего не бояться: он привык к собственной силе.

Незнакомец без лишних слов объяснил кузнецу, зачем он приехал к нему. Ему нужен был меч. Его собственный, как он сказал, сломался в последней битве, а хорошего кузнеца, способного выковать достойную замену, сыскать не так просто. Кузнец не удивился. И его отец, и его дед были далеко известны в округе как непревзойденные мастера своего дела. Не мудрено, что их слава докатилась и до чужестранца, забредшего в их места. Но что-то настораживало... Что-то во взгляде иссиня-черных глаз ускользало от взгляда кузнеца, что-то в спокойном чуть насмешливом голосе заставляло все внутри сжиматься словно от ледяного холода... Но незнакомец был предельно вежлив, попросил выковать ему меч и предложил щедрую оплату. Кузнец постарался отогнать свои сомнения: с детства родители внушали с недоверием относится к чужакам - этим, должно быть, все и объяснялось. Он принял заказ, снял мерки. Незнакомец оставил щедрый задаток и пообещал вернуться через три дня: он торопился, меч нужен был ему как можно быстрее.

Поэтому последние ночи, также как и дни, кузнец проводил в своей кузнеце с молотом в руках, у раскаленного горна, на котором рождался клинок. Он торопился выполнить заказ в срок, боялся не успеть, гнал себя, как никогда раньше. И клинок родился. Сегодня перед самым рассветом, наверное, как раз тогда, когда повалил снег, и зима незваной непрошенной гостьей ступила на порог. Сейчас меч лежал на верстаке, завернутый в мягкую кожу, ждущий своего хозяина, зовущий его...

- Папа, а что ты делал для того чужого человека? - звонкий голосок заставил вздрогнуть, оторвав от собственных мыслей, напомнил о себе.

- Я делал меч.

Девочка вся извернулась под рукой отца, заглядывая ему в глаза:

- А покажи мне!

Отец внимательно посмотрел на дочь, словно по-новому изучая черты до мельчайших подробностей знакомого личика:

- Зачем тебе?

- Ты никогда не ковал мечей! Я же никогда их не видела!

- Дай Боги, чтобы никогда и не увидела! - кузнец вздохнул и поднялся на ноги. Он не знал, зачем он это делает. Жена уж точно будет ругать его, когда узнает. Он просто толкнул тяжелую дверь кузницы. - Пойдем!

Внутри было темно и жарко. В горне еще не успев остыть, мерцали неуверенным красным светом угли. Кузнец провел дочь мимо, в дальний угол, к единственному окошку, перед которым был устроен грубый верстак. На верстаке лежал длинный сверток. Кузнец осторожно, словно сам робея перед творением собственных рук, развернул мягкую темную коже. Внутри, среди мягких складок, матово блестел клинок. Видят Боги, он никогда не ковал мечей! Зачем создавать то, что отнимает жизнь? Так учил его отец. А сейчас вот он...

Меч лежал в складках кожи. Светлый, чистый, только что рожденный и смертельно опасный. По его идеально отполированному клинку бежал замысловатый черный рисунок. Кузнец не наносил его специально - он возник сам из огня и металла, такой, каким должен был быть. А по извивам узора струились блики солнца, прорывавшиеся в кузницу сквозь единственное покрытое сажей окно. Девочка смотрела на меч, словно завороженная. Тонкий и острый, гладкий с едва заметной выпуклостью рисунка. Идеально выверенный и