и ездят в Лондон давать показания, — она этим очень счастлива и все такое.
Робин. Бьюсь об заклад, что так и будет с нашей славной Мэдж!
Миссис Конвей (весело). Я буду приезжать к ней в гости — очень важно, мамаша начальницы, — и другие учительницы будут приходить обедать и будут очень почтительно слушать, как я рассказываю о моих детях…
Джоан (счастливая, восхищенно). О, миссис Конвей! Я так и вижу все это. Вы будете чудесно проводить время.
Миссис Конвей (в том же настроении). Потом — Кэрол. Ну, разумеется, Кэрол пробудет со мной еще много лет…
Кэрол (возбужденно). Я не уверена в этом. Я еще точно не решила, что я буду делать. Есть столько всяких возможностей.
Джоан. О, Кэрол, я думаю, ты могла бы пойти на сцену!
Кэрол (с возрастающим возбуждением). Да, я могла бы, конечно, и я часто думала об этом. Но я не хотела бы полностью отдаться сцене. В промежутках между выступлениями я хотела бы писать картины — просто так, для себя, мазала бы как сумасшедшая, изводила бы массу, массу самых ярких красок, тюбик за тюбиком, киноварь, и королевскую синюю, и изумрудно-зеленую, и желтую, и кобальт, и китайскую белую. А потом хорошо бы мастерить себе всякие удивительные платья. И пурпурные плащи. И черные крепдешиновые рубашки, вышитые оранжевыми драконами. А готовить! Да, разные соусы, и пряники, и блины. А сидеть на вершинах гор и спускаться по рекам в лодках! Дружить со всевозможными людьми! Я поселилась бы вместе с Кей в Лондоне, в квартире или в маленьком домике, и Алан приезжал бы к нам гостить и курил бы свою трубку, и мы говорили бы о книгах и высмеивали смешных людей, а потом поехали бы за границу…
Робин (кричит). Стоп, стоп, тише!
Миссис Конвей (забавляясь, любовно). Как только удастся тебе все это, милая моя дурочка!
Кэрол (возбужденно). Я уж как-нибудь совмещу. Главное — это жить. Не нужно мне ни денег, ни положения, ни титулованных мужей, ни всякой там дребедени — только жить.
Миссис Конвей (заразившись общим настроением). Хорошо, дорогая! Но, где бы вы ни были, вы все, и чем бы вы ни занимались, вы будете сюда иногда возвращаться. Правда ведь? Я буду приезжать и навещать вас, но вы все тоже будете приезжать и навещать меня, все вместе, может быть, с женами и мужьями и вашими собственными милыми детишками, не богатые, или знаменитые, или еще какие, но просто вы сами, вот как сейчас, радуясь нашим старым, глупым шуткам, порой играя в те же старые, глупые игры, одна большая, счастливая семья. Я вижу, как мы все снова здесь…
Кей (с ужасным криком). Не надо! (Стоит, глубоко взволнованная.)
Остальные смотрят на нее в немом изумлении.
Миссис Конвей. Кей, что с тобой?
Кей, все еще взволнованная, начинает плакать. Остальные обмениваются недоуменными взглядами.
Кэрол (спешит к ней, полная нежности, и обнимает ее одной рукой; с торжественностью ребенка). Я не хочу заниматься всеми этими вещами, Кей, право, не стану. Я буду с тобой и буду заботиться о тебе, где бы ты ни была. Если ты не захочешь, я никогда тебя не покину. Я буду заботиться о тебе, дорогая.
Кей перестает плакать и смотрит на Кэрол недоумевающим, задумчивым взглядом. Кэрол возвращается на свое место рядом с матерью.
Миссис Конвей (с упреком, но нежно). В самом деле, Кей, — что случилось?
Кей (качает головой, затем очень серьезно смотрит на Алана; стараясь овладеть какой-то мыслью). Алан… пожалуйста, скажи мне… я не могу этого вынести… а есть что-то… что-то… что ты мог бы сказать мне…
Алан (пораженный, взволнованный). Прости меня, Кей! Я не понимаю. Что это?
Кей. Что-то, что ты знаешь… что изменило бы все… дало бы возможность перенести. Или ты еще не знаешь?
Алан (заикаясь). Нет… я… не понимаю…
Кей. Ах, Алан, поспеши, поспеши! А потом скажи мне… утешь меня! Там было… что-то из Блейка… (Смотрит на него, затем с усилием вспоминает, отрывисто.)
Я тоже знала эти стихи. Как они кончались? (Снова вспоминая.)
(Снова готова расплакаться, но овладевает собой.)
Миссис Конвей (почти шепотом). Чрезмерное возбуждение! Я должна была это знать. (Кей, решительно, весело.) Кей, дорогая моя, ты слишком переволновалась сегодня. Тебе лучше лечь теперь, дорогая, а Кэрол принесет теплого молока. Может быть, дать аспирину, а?
Кей, несколько придя в себя, качает головой.
Миссис Конвей. У тебя все прошло теперь, не правда ли, дорогая?
Кей (приглушенно). Да, мама, прошло. (Отворачивается, идет к окну и, раздвинув портьеры, смотрит наружу.)
Миссис Конвей. Я знаю лекарство, оно уже раз помогало. Робин, пойдем со мной!
Джоан (беспомощно). Мне наверное, следует уйти?
Миссис Конвей. Нет, Джоан, останься еще на минутку. Робин! (Уходит с Робином.)
Кэрол (шепотом, направляясь к дверям). Она будет петь, и я знаю что. (Выключает свет и садится рядом с Хейзел и Джоан.)
Три девушки образуют группу, освещенную неярким, но теплым светом, проникающим из холла. Очень тихо доносятся начальные аккорды «Колыбельной песни» Брамса. Алан присоединяется к Кей у окна, его лицо, как и ее, освещено лунным светом.
Алан (спокойно, под музыку). Кей!
Кей (спокойно). Да, Алан?
Алан. Придет время… и я сумею… сказать тебе… Я постараюсь… я обещаю.
Лунный свет через окна освещает Алана, который смотрит на Кей серьезным взглядом. Когда песня начинает звучать яснее и громче, Кей в ответ улыбается ему. Затем огни меркнут, и очень скоро три девушки — не более как призраки, вся комната погружается в темноту, в лунном свете видны лица только Кей и Алана. Наконец остается едва заметное мерцание. Конвеев нет, занавес опустился, пьеса окончена.
«Боль… и радость, чередой
Ткут покров… души людской…»
«Верный… в жизни… путь найдем…
Если это… мы поймем
Верный в жизни путь найдем».