время здесь в отпуске.

Рахиль кивнула. Назначила цену - копейки за жилье и питание. Но с условием - поправить кое-что по хозяйству: крышу, калитку, то-се.

Иона заметил, что говорит она нехорошо. Какой-то сильный дефект речи.

Перенес чемоданчик и стал жить. Быстро привел в порядок и крышу, и калитку, и весь заборчик укрепил.

В доме - две крошечные комнатки, одна проходная, там Иона и расположился.

Рахиль соблюдала субботу, читала Тору, молилась.

Дала Ионе отдельную посуду, велела другой не трогать; к печке с самостоятельной готовкой не подходить.

С квартирантом за неделю не сказала и двух слов, больше кивками, угу да ага.

Что же, люди бывают разные.

Каждый день Иона ходил на Троицкую гору. Брал с собой детей: он впереди - с младшим Герцыком, шестеро позади, парами, за руки держатся.

Дети галдели, но строй не нарушали, так как Иона предупредил насчет дисциплины.

Ходили долго - по часу-два, до Ильинского монастыря, с привалом у могилы Коцюбинского.

Леичка спросила, нужно ли салютовать у могилы, так как она пионерка и ее учили всегда салютовать у могилы павшим воинам. Иона сказал, что можно и отсалютовать, хотя Михайло Михайлович и не павший герой, но очень хороший человек и знаменитый революционно-демократический писатель. Ничего страшного не будет.

Чтобы дети не привязывались в смысле тесного общения, Иона приходил к Фридке с утра, как только все разбегались по детским учреждениям. Фридка работала в роддоме акушеркой в разные смены, можно было выбрать время.

Три недели прошли. Москва не вспоминалась.

За хозяйкой Иона замечал кое-какие бытовые странности: всегда в платке по самый нос, ест украдкой, чтобы Иона не видел. И молчит, молчит. Кроме случаев молитвы. Ну, тут Иона ничего разобрать не мог. Да и разбирать нечего.

Он спросил у Фридки, почему такое дело. Та рассказала, что Рахиль увечная и вот вследствие какого происшествия.

Про нее все на улице знали, какая она добросовестная еврейка. Кошер и такое подобное. Конечно, молодое поколение посмеивалось. Но вот в году в пятьдесят втором случилось.

Несколько придурков-пацанов лет по двенадцать, украинцев, и, между прочим, один еврейчик с ними, тоже с Тихой улицы, когда стемнело, залезли в дом - дверь у Рахили держалась на честном слове, и намазали ей рот салом. Она проснулась, а они свое дело не бросили, а продолжили с выкриками разного обидного характера.

Рахиль вскочила - бросилась на кухню, схватилась за нож. Полоснула себе по губам. Отхватила. Не ровно, конечно, как попало.

Пацаны испугались, бросились бежать, она за ними на крыльцо - вся в крови, мычит.

- Ой, Ёничка, еле ее в себя привели. Я говорила - напиши на гадов заявление, а она отказалась. Уродкой осталась на всю жизнь. Это ш надо себя до такого превратить!

- Может, она всегда была ненормальная? - предложил выход Иона.

- Та нет. Нормальная. У ее в войну и отца, и мать, и трех сестер - младших - постреляли, она в лесу спаслась, в партизанах воевала. У них вообще все Бога боялись, мне Герцык рассказывал. Но, говорил, шо ш такого, раз Бог есть, так его и бояться не стыдно. Сразу ненормальными людей обзывать?

К нам, как к соседям, приходила учительница, когда еще думали, шо Рахиль заявит на хлопцев, объясняла, что это итог средневековья и фанатизма. Но я думаю, Ёничка, Рахильке просто стало обидно, шо они слов не понимают. Она им по-другому никак не могла объяснить, шоб ее оставили в покое. Погорячилася, конечно.

- Я не понял, ты кого тут считаешь на правой стороне?

- Никого. Ты не губы себе режь, а свое дело делай.

Фридка высказалась и потянулась к Ионе. Но он не ответил и быстро ушел.

Когда в доме столкнулся с Рахилью, Иону вырвало, даже до уборной не добежал. Потом ходил-ходил на улице, тошнота никак не унималась. В магазине неподалеку купил водки - там же, во дворе, хватил чекушку.

Вернулся, сказал Рахили, что срочно уезжает - телеграммой вызывают с работы. Сложил чемоданчик, на секундочку забежал к Фридке, та как раз собиралась в ночную смену, что-то наплел про работу и двинулся на вокзал. Купил билет на поезд до Бахмача - других ближайших в московском направлении не было. От Бахмача на перекладных добрался в Москву.

Вошел в свою комнату. Бросился на кровать и заснул как убитый.

Ему снилось, что он с Рахилью. Во сне ему было так хорошо, как никогда не было. Но то вроде была и не сама Рахиль, а что-то другое. И не женщина. И вообще непонятное.

Очнулся и подумал, что он снова в танке, и люк открыть нельзя, потому как сверху вода, целое море. Иона громко, не боясь потревожить соседей, начал требовать от всего сердца:

- Ничего мне не надо, все у меня есть. Только сделай так, чтоб не было воды, чтоб я люк открыл, а то я сойду с ума, а мне еще надо как-то жить, раз я уже родился.

И еще что-то важное дальше.