сосна. Хвоя на ней уже пожелтела, наполовину осыпалась. А огромные корни, облепленные землёй, нелепо торчали вверх, будто старались схватиться за что-то.
«Сколько лет росло это дерево! — подумал старик. — Сперва былиночкой из травы выбивалось, а как выбилось, поокрепло малость, стало быстрее расти, сил набираться. Прожило целый век, может, и больше, красовалось тут, белок, клестов да дятлов семенами кормило. И глухари тоже небось зимой сюда прилетали хвою пощипать. Всем пользу давало. А вот пришла пора, свалилось и будет гнить, и никому, знать, больше не нужно. Эх-хе-хе!» вздохнул дед Семён, взял маночек и начал манить.
Скоро в ельнике откликнулся рябчик. Но на этот раз дело совсем не заладилось: рябчик оказался «упрямый». Он охотно откликался на голос манка, отвечал, но не летел навстречу, а сам приглашал лететь к нему.
«Неправда, не выдержишь, прилетишь», — думал дед Семён.
Он терпеливо ждал, изредка подавая призывный свист.
Вдруг в ельнике послышался хруст сухих веток. Рябчик сразу замолк.
«Теперь пропало дело, — подумал старик. — Из деревни, верно, пришли, — собирать сухой хворост». Старик уже хотел встать, идти посмотреть, кто там хозяйничает в лесу, но тут он увидел, что ветки ёлок зашевелились, раздвинулись и из-за них не спеша выбрался совсем неожиданный гость — крупный бурый медведь.
Семён невольно поёжился: «Вот так дядя!» Бояться, собственно, было нечего — медведь без крайней нужды не бросается на человека, а в особенности осенью, когда он сыт-пересыт. Но всё-таки жутковато, когда видишь перед собой такую махину.
Однако через минуту старик уже вполне овладел собой и не испытывал никакого страха. Мигом вспомнились былые годы, когда он охотился за медведями, караулил их всю ночь на овсах или у привады. Теперь деду хотелось подольше полюбоваться мохнатым лесным хозяином.
Между тем зверь выбрался на поляну и начал бродить возле ёлочек, собирая с земли уцелевшие ягоды брусники и черники.
«Вот лакомка! — улыбнулся дед Семён. — Какой здоровенный, а не поленится нагнуться за каждой ягодкой».
Полакомившись ягодами, медведь не ушёл с полянки: видно, она ему чем-то понравилась. Он по-хозяйски осмотрелся и не спеша подошёл к поваленной бурей сосне. Её корни, облеплённые землёй, торчали косо вверх, образуя как бы навес. Медведь деловито заглянул под этот навес, потом залез под него и уселся там совсем как дед-лесовик. Посидев немного, он выбрался из своего убежища и начал сгребать с земли мох и опавшие листья. Сгребал и валил под выворотень.
Дед Семён, затаившись в кустах и не спуская глаз, наблюдал за тем, как четвероногий лесной обитатель готовит себе убежище под упавшей столетней сосной.
«Значит, и ты, старина, ещё пригодилась: самого Михаила Иваныча зимой приютишь, — подумал старик. — Ну что ж, добро пожаловать!»
Прошло не менее получаса, пока медведь закончил своё занятие. Под конец он ещё раз залез под выворотень, как бы примериваясь, удобно ли будет здесь зимовать, а потом не спеша, вразвалку побрёл в лес и скоро совсем скрылся из глаз.
Дед Семён осторожно выбрался из кустов. Он тоже пошёл прочь от полянки, только в другую сторону. К медвежьей «спальне» старик и близко не подошёл: по опыту он хорошо знал — если зачует зверь возле логовища свежий след человека, ни за что больше сюда не вернётся. А деду Семёну почему-то очень хотелось, чтобы именно здесь, под старой упавшей сосной, четвероногий лесной хозяин устроил свою берлогу.
ЛитВек: бестселлеры недели
