Серебряков переводил дух, собирался с силами и снова двигался дальше, отмечая краем глаза, что десантник постепенно приходит в себя. Почему Гвоздь оказался в таком беспомощном положении и кто его достал — это уже мало волновало угасающий рассудок Тимофея. Его мозг терзала только одна мысль: как могло статься, что Гвоздь провел поперек его тела кровавую борозду из пуль.

Когда Тимофей взял пистолет в левую руку — правая у него не действовала, — он увидел, как у Гвоздя поднялись веки и его глаза уставились на Серебрякова безжизненным оловянным взором. Одновременно с этим десантник чуть приподнял ствол автомата. Выстрелы прозвучали почти одновременно — очередь автомата АКМСУ и одиночный хлопок ТТ — а потом наступила тишина, которую уже никто не в силах был нарушить.

* * *

Чёрная «Волга» генерал-майора внутренних войск Тимонина подкатила к аэропорту Шереметьево-2 ровно за сорок минут до отлета «Боинга-747» компании «Пан-Америкэн». Мама Глебушки — Аделаида Ивановна — всю дорогу не сводила глаз со своего сына, который внешне совершенно преобразился и походил теперь на джентльмена с картинки из журнала «XL». Мама с радостью провожала Глебушку в Австралию — на двухнедельный отдых — да и отец был не против. В конце концов, папаша-генерал был даже доволен, что его сынуля сам, ничего не требуя от родителей, изыскал источники доходов, чтобы достойно жить и отдыхать. Генерал-майор Тимонин не одобрял занятий сына искусством, и уж тем более — торговлю с лотка в Измайловском парке, — но сейчас вынужден был убедиться, что все это приносило доход, и немалый.

Когда Глебушка, Аделаида Ивановна и генерал-майор прошли в зал, где заполнялись таможенные декларации, мама Глебушки заволновалась.

А где твой билет, сыночек? Надеюсь, ты его не забыл? — Мама улыбалась, но на лице у нее был написан испуг: в те времена, когда генерал Тимонин был еще только лейтенантом, потеря любого документа была чревата весьма и весьма большими неприятностями.

Глебушка лениво цедил слова сквозь зубы и посмеивался над страхами матери.

Я же тебе сто раз в машине говорил, мама, что билеты покупал мой приятель, с которым мы летим вместе. Сейчас он приедет — если уже не приехал — и мы пойдем в самолет. Дай мне, ради бога, заполнить декларацию, ладно?

Аделаиду Ивановну чрезвычайно волновало, что Глебушка взял с собой мало вещей — всего один чемодан, хотя, впрочем, довольно вместительный на вид.

Ну сама посуди, — говорил ей Глебушка, закончив заполнять декларацию и сжимая ее в руке, словно пропуск в другой мир, где — в отличие от Москвы — не мело по улицам снежной крупой и круглый год ярко светило солнце. — Зачем мне брать с собой, к примеру, плавки, фотоаппарат и давно вышедшие из моды летние штаны и рубашки, когда я все куплю там, на месте? Уверяю тебя, в Австралии все стоит в два раза дешевле, чем здесь. Да и качество получше. Не турецкое, во всяком случае…

Хм, по-моему, Глеб прав, — выразил свое мнение генерал Тимонин, которому вспомнились молодые годы, когда он с легкостью снимался с места с одним только фибровым чемоданчиком в руках и готов был следовать с ним в любую точку страну — куда Родина пошлет. — Незачем занимать себе руки лишней поклажей. Бритва, зубная щетка, пара смен белья, одежда на первое время — всего этого вполне достаточно. Это ты у нас, мама, — обратился он к Аделаиде Ивановне, — всегда тащишь с собой целый контейнер — даже когда выезжаешь на дачу…

А ты, — сварливо начала «мама», — везешь с собой спиннинг, тридцать сортов блесен, резиновые сапоги под горло и…

Погодите, — перебил их Глебушка, направляясь к небольшой живописной группе, которая только что вошла в зал. — Вот они, мои друзья, с которыми мы летим вместе.

Генерал Тимонин и Аделаида Ивановна прекратили привычный спор и, как по команде, уставились на людей, к которым подошел их отпрыск.

Их было много — шесть человек — и некоторые из них — в отличие от одетого «с иголочки» Глебушки, выглядели несколько экстравагантно. Особенно поразили семейную чету основательно поддатый здоровенный мужик в дешевой китайской куртке, надетой прямо на синюю майку с большим вырезом на груди, и довольно-таки вульгарная дама, которая сильно нервничала и время от времени что-то потягивала из плоской металлической фляжки. И майку, и фляжку генерал-майор Тимонин признал сразу: эти вещи были непременной принадлежностью армейского быта. У него самого имелись такие же сувениры, напоминавшие о гарнизонной лейтенантской жизни.

Впрочем, среди этой шестерки были и знакомые лица. В частности, генерал и генеральша мгновенно узнали красавца Игоря Кортнева, которого видели пару раз у себя дома, когда Глебушка устраивал вечеринки. Они знали, что Игорь тоже торговал в Измайловском парке, но потом обстоятельства его жизни волшебным образом переменились, и он стал, благодаря женитьбе на богачке, вице-президентом компании и вообще известным в столице человеком, которого не раз показывали по телевизору. Его безукоризненный костюм и английское, верблюжьей шерсти, пальто в полной мере соответствовали образу преуспевающего джентльмена, но здоровенный кровоподтек на скуле несколько портил облик безупречного господина.

Сергея Штерна чета Тимониных знала отлично и очень его недолюбливала. По их мнению, именно под влиянием Сергея Глебушка ушел из семьи и зажил жизнью «рыночной богемы» — так, во всяком случае, именовала эту социальную прослойку Аделаида Ивановна. Сергей выглядел обыкновенно — даже улетая в Австралию, он не озаботился сменить «прикид» и был одет все в тот же обшитый кожей берет, куртку «пилот» и джинсы. Подруга Штерна Лола тоже была знакома Аделаиде Ивановне: как-то раз, когда она заявилась на рынок, желая полюбопытствовать, чем занимается ее мальчик, она застала эту женщину в компании сына. Лола вела с Глебушкой разговоры, от которых у Аделаиды Ивановны чуть не сделался анафилактический шок. В частности, эта самая Лола употребляла непечатные выражения, что — по мнению мамы Аделаиды — являлось крайней степенью морального падения женщины.

В этой чрезвычайно пестрой компании имелась еще одна девушка. Хрупкая платиновая блондинка с удлиненными, как у древней египтянки или русалки, светлыми глазами, единственная из всех сохраняла на лице печальное и даже, если так можно выразиться, похоронное выражение. Одета она была средне — в потертую дубленку и в итальянские сапоги со стоптанными высокими каблуками. При виде этой девушки у Аделаиды Ивановны сжалось сердце: она вдруг вспомнила, что точно так же убивалась сама, когда ее разлюбезный Мишенька Тимонин — тогда капитан —