добрым малым, но некоторые связующие звенья в его мозгу отсутствовали. Лина была археологом, и ее научили понимать язык немых развалин. Найди четвертую стену, очаг в центре. Начинай копать там, где они могли бы оказаться… Может, все дело в том, что Истэ не исполнил обряда, принятого в его народе? А вдруг совершение этой церемонии позволит безумцу вновь стать нормальным и отпустить пленницу добровольно?
Почему же это казалось ей столь важным?
Гости ждали. За все время разговора они едва пошевелились. В этом мире лишние движения были ни к чему.
Лина постаралась избавиться от замешательства. Она знала, чего хочет, но не была уверена, сработает ли ее план. В руке все еще был зажат моток водорослей, который она собиралась украсть. Что еще подошло бы в качестве веревки для воздушного змея? Лина указала на небо:
— Для Истэ плохо не отправить яркое крыло. Окардэ удивленно моргнул, затем побормотал: — Да.
Жена Окардэ тоже сказала:
— Да. Да.
Она переплела пальцы, что указывало на общее согласие.
Истэ пожал плечами. Микрочип никак не перевел этот жест. Скорее всего, у самих аборигенов такого жеста не было — он пришел с торгового поста, чуждый для этого мира, как примитивный язык и привозимые товары.
— Хорошо. Истэ и Йайу делать настоящее яркое крыло. Я приводить Тугапу, — сказал Окардэ на примитивном языке.
«Ту» — она, плюс «гапу» — мужчина, буквально переводится как «мужчина женского пола», — сообщил Лине микрочип. Так на языке аборигенов Эмдэ назывался шаман.
Истэ выглядел взволнованным. Его принуждали реально взглянуть на происходящее, и было очевидно, что это его тяготит. Лина беспокоилась за него. Женщина, Йайу, выглядела старше, чем Истэ — у нее была сморщенная кожа и седеющие волосы. То ли возраст, то ли социальное положение (о чем на первый взгляд догадаться было сложно) давали Йайу право указывать Истэ, как мастерить воздушного змея. Она отправила его к тайнику за длинными и тонкими рыбьими костями, большим куском рыбьей кожи, похожей на пергамент, и мотком веревки из водорослей. Из трех костей Истэ сделал рамку, крепко связав их с одной стороны и разложив веером с другой, а затем привязал четвертую кость поперек. Йайу, осмотрев рамку, одобрительно кивнула. Истэ пришил к рамке треугольник рыбьей кожи. Получившийся воздушный змей по ширине был размером в полный рост Истэ. Поднявшийся ветер погнал по небу облака и принес с озера холодный воздух. Змея, выскользнувшего из рук Истэ, поволокло по земле; казалось, ему не терпится взлететь. Наблюдая, как Истэ пытается его поймать, Лина почувствовала жалость и любопытство. Йайу заставила Лину проверить веревку, принесенную Истэ, и найти слабые места. Сама Йайу отрезала тонкие куски веревки и связывала концы маленькими хитроумными узелками. В конце концов получилась одна длинная бечевка. Тусклое солнце Эмдэ, постояв в зените, начало садиться. Вскоре после этого вернулся Окардэ. С ним был еще один абориген, ехавший на косматом коричневом пони. Йайу и Истэ встали и замерли в ожидании. Лина последовала их примеру. На шамане была женская одежда — юбка из цветной ткани и вышитая накидка, украшенная крохотными, похожими на льдинки алмазами. Но шаман был выше Истэ или Окардэ, и его старчески хриплый голос (он поприветствовал всех, крикнув «Эйкэ!») принадлежал мужчине. С чопорной грацией старухи шаман слез с пони. Однако его скуластое лицо, окаймленное прядями седых волос, выбивающихся из-под капюшона накидки, было лицом пожилого мужчины. Лина узнала в этом традицию, которая была древнее самой цивилизации — примитивную попытку людей преодолеть несоответствие между ролью, уготованной человеку, и его характером. Каждому приходилось раз и навсегда решить: вести себя как мужчина или как женщина. Те немногие, которые выбирали для себя роль, не соответствующую их полу, и преуспевали в ее исполнении, становились святыми, пророками и лидерами. Шаман — мужчина, переодетый в женщину — посмотрел на Лину; его глаза были цвета меди. — Видишь, Тугапу? — спросил Окардэ. — Моя женщина, Тугапу, — сказал Истэ, и в его голосе послышалась мольба. Тугапу заговорил: — Я вижу женщину с глазами цвета неба и готовое яркое крыло. Я вижу, что ветер гонит по небу облака. Хорошо. Шаман отпустил своего пони щипать скудный лишайник. Потом он торжественно пересчитал присутствующих, включая себя и Лину. — Столько, сколько пальцев на руке. Достаточно, чтобы запустить яркое крыло. Ты говоришь на нашем языке? — обратился он к девушке. Лина не могла себе позволить купить программу двустороннего перевода для микрочипа. — Я не говорю на вашем языке, но я его понимаю, — призналась она. Шаман встал вполоборота и поднял руки к небу. — Взгляните же, друзья и женщина из внешнего мира, вот одинокий человек, и этот человек — Истэ. Куда уходят мертвые? С того времени, как наши предки из Мира-колыбели пришли сюда сквозь звезды, сменилось столько поколений, что эта земля на три ладони состоит из праха. Лицо шамана было обращено в сторону гор, на вершины которых приземлялись космические корабли, а у подножия вились каменные стены. По мере того, как Лина слушала слова шамана, ее интерес рос и рос. Эта проповедь заключала в себе древние знания о колонизации Эмдэ землянами. Возможно, в первую очередь именно они нужны были Лине — свидетельства первых дней вторжения: осколки памяти, лучше сохранившиеся и несущие в себе больше информации, чем старые развалины. Лина слушала шамана, и ее наполняло чувство непобедимого любопытства; то же самое она испытывала, когда впервые увидела стены. — Станет ли земля в хижине тихо шептать по ночам? — продолжал шаман. — Позволит ли она этому человеку развести огонь или разложить корни ходо, чтобы они высохли и у него была пища на зиму? Нет в земле Эмдэ боданги для Истэ. Как у овдовевшего мужчины может быть радину? Микрочип, пытаясь перевести слова Тугапу, выдал сразу несколько вариантов: Будущее. Помощь. Надежда, — наконец сделал выбор переводчик. До Лины, кажется, дошло. На Эмдэ понятия «одинокий человек» просто не существовало: помощь давала надежду — надежду на будущее. Язык впитал в себя жестокую логику здешней жизни. — Слушайте меня: перед нашим народом был Народ, — вещал шаман. — Он возник после того, как звезды выбросили пыль и железо, превратившиеся в круглые планеты. Но это произошло задолго до того, как наши предки покинули Мир-колыбель. Первый Народ стал мудрым давным-давно, он научился изменять формы гор и воды планет так же легко, как гончар меняет форму глиняного сосуда. Слушайте меня! Лина едва
Истэ выглядел взволнованным. Его принуждали реально взглянуть на происходящее, и было очевидно, что это его тяготит. Лина беспокоилась за него. Женщина, Йайу, выглядела старше, чем Истэ — у нее была сморщенная кожа и седеющие волосы. То ли возраст, то ли социальное положение (о чем на первый взгляд догадаться было сложно) давали Йайу право указывать Истэ, как мастерить воздушного змея. Она отправила его к тайнику за длинными и тонкими рыбьими костями, большим куском рыбьей кожи, похожей на пергамент, и мотком веревки из водорослей. Из трех костей Истэ сделал рамку, крепко связав их с одной стороны и разложив веером с другой, а затем привязал четвертую кость поперек. Йайу, осмотрев рамку, одобрительно кивнула. Истэ пришил к рамке треугольник рыбьей кожи. Получившийся воздушный змей по ширине был размером в полный рост Истэ. Поднявшийся ветер погнал по небу облака и принес с озера холодный воздух. Змея, выскользнувшего из рук Истэ, поволокло по земле; казалось, ему не терпится взлететь. Наблюдая, как Истэ пытается его поймать, Лина почувствовала жалость и любопытство. Йайу заставила Лину проверить веревку, принесенную Истэ, и найти слабые места. Сама Йайу отрезала тонкие куски веревки и связывала концы маленькими хитроумными узелками. В конце концов получилась одна длинная бечевка. Тусклое солнце Эмдэ, постояв в зените, начало садиться. Вскоре после этого вернулся Окардэ. С ним был еще один абориген, ехавший на косматом коричневом пони. Йайу и Истэ встали и замерли в ожидании. Лина последовала их примеру. На шамане была женская одежда — юбка из цветной ткани и вышитая накидка, украшенная крохотными, похожими на льдинки алмазами. Но шаман был выше Истэ или Окардэ, и его старчески хриплый голос (он поприветствовал всех, крикнув «Эйкэ!») принадлежал мужчине. С чопорной грацией старухи шаман слез с пони. Однако его скуластое лицо, окаймленное прядями седых волос, выбивающихся из-под капюшона накидки, было лицом пожилого мужчины. Лина узнала в этом традицию, которая была древнее самой цивилизации — примитивную попытку людей преодолеть несоответствие между ролью, уготованной человеку, и его характером. Каждому приходилось раз и навсегда решить: вести себя как мужчина или как женщина. Те немногие, которые выбирали для себя роль, не соответствующую их полу, и преуспевали в ее исполнении, становились святыми, пророками и лидерами. Шаман — мужчина, переодетый в женщину — посмотрел на Лину; его глаза были цвета меди. — Видишь, Тугапу? — спросил Окардэ. — Моя женщина, Тугапу, — сказал Истэ, и в его голосе послышалась мольба. Тугапу заговорил: — Я вижу женщину с глазами цвета неба и готовое яркое крыло. Я вижу, что ветер гонит по небу облака. Хорошо. Шаман отпустил своего пони щипать скудный лишайник. Потом он торжественно пересчитал присутствующих, включая себя и Лину. — Столько, сколько пальцев на руке. Достаточно, чтобы запустить яркое крыло. Ты говоришь на нашем языке? — обратился он к девушке. Лина не могла себе позволить купить программу двустороннего перевода для микрочипа. — Я не говорю на вашем языке, но я его понимаю, — призналась она. Шаман встал вполоборота и поднял руки к небу. — Взгляните же, друзья и женщина из внешнего мира, вот одинокий человек, и этот человек — Истэ. Куда уходят мертвые? С того времени, как наши предки из Мира-колыбели пришли сюда сквозь звезды, сменилось столько поколений, что эта земля на три ладони состоит из праха. Лицо шамана было обращено в сторону гор, на вершины которых приземлялись космические корабли, а у подножия вились каменные стены. По мере того, как Лина слушала слова шамана, ее интерес рос и рос. Эта проповедь заключала в себе древние знания о колонизации Эмдэ землянами. Возможно, в первую очередь именно они нужны были Лине — свидетельства первых дней вторжения: осколки памяти, лучше сохранившиеся и несущие в себе больше информации, чем старые развалины. Лина слушала шамана, и ее наполняло чувство непобедимого любопытства; то же самое она испытывала, когда впервые увидела стены. — Станет ли земля в хижине тихо шептать по ночам? — продолжал шаман. — Позволит ли она этому человеку развести огонь или разложить корни ходо, чтобы они высохли и у него была пища на зиму? Нет в земле Эмдэ боданги для Истэ. Как у овдовевшего мужчины может быть радину? Микрочип, пытаясь перевести слова Тугапу, выдал сразу несколько вариантов: Будущее. Помощь. Надежда, — наконец сделал выбор переводчик. До Лины, кажется, дошло. На Эмдэ понятия «одинокий человек» просто не существовало: помощь давала надежду — надежду на будущее. Язык впитал в себя жестокую логику здешней жизни. — Слушайте меня: перед нашим народом был Народ, — вещал шаман. — Он возник после того, как звезды выбросили пыль и железо, превратившиеся в круглые планеты. Но это произошло задолго до того, как наши предки покинули Мир-колыбель. Первый Народ стал мудрым давным-давно, он научился изменять формы гор и воды планет так же легко, как гончар меняет форму глиняного сосуда. Слушайте меня! Лина едва
