леса вдали. Шивон еще не определилась со здешним временем суток, но ей казалось, что сейчас — утро, раннее и холодное, утро для отъезда.

***

Атмосфера была пригодная, но до создания традуктора шлемы снимать запрещалось. После того случая, когда на Кларе брошенная мимо микрофона фраза «Возвращаемся на корабль» на местном прозвучала как «Перебить их всех»… Слишком красивая история, чтобы быть правдой; однако тот экипаж с Клары не вернулся. Шивон шлем носила аккуратно, по инструкции.

Они вышли на поле, и под утренним небом это было почти как дома — поле и дальше лес, и на поле росла трава, по крайней мере, это выглядело, как трава.

Но чем дольше она всматривалась, тем меньше все это походило на земное, и обман едва не выбил у нее слезы.

Появились встречающие.

Зояне держались неуверенно рядом с Грантом. Существ было мало, и казалось, что они стесняются. Они могли бы выглядеть, как люди; по крайней мере, казалось, что у них есть голова и четыре конечности, и даже лица — но Шивон казалось отчего-то, что гуманоидами они кажутся просто из уважения к приехавшим, что облик их на самом деле совсем другой, вот, если быстро глянуть сбоку, видно другое, страшное, как на картинах голландцев…

— О, черт, — донеслось от Марши по внутреннему микрофону. Она смотрела на инопланетян глазами «пчелок» — маленьких летающих камер. — Они и в самом деле похожи на мартышек!

Один из зоян, посмелее, шагнул вперед. Прямо к их команде. А они застыли на чужой поляне, будто игроки в ожидании начального свистка.

Шивон шагнула вперед. Грант оказался рядом. Представил их с зоянином друг другу. «Тарзан — Джейн», — вспомнила она.

— И, — сказала она, — а. Пиррф. — «Мы. Вы. Рады». Что-то вроде этого.

— Пиррф, — согласился инопланетянин. — Ххати?

«Верх?»

— Ххати, — сказала она. — Ллассан.

Мирные. А на катере Марша только и ждет, чтобы что-то пошло не так.

Так они говорили еще долго, и Шивон поймала себя на том, что едва сдерживает смех. Объясняются, как европейцы, приплывшие первый раз в Америку, — на ломаном «моя твоя не понимай». И ведь не потому, что языка не знают. А потому, что… эти инопланетяне сами не говорят на своем языке!

Ну и что это может быть? Катастрофа, уничтожившая все книги? Убившая тех, кто говорил… по-настоящему? Шивон на минуту обвела взглядом поле, лес, какие-то холмы вдали.

Первый контакт. Настолько странный.

Старший, которому ее представили, подошел к ней. Встал напротив. Шивон одновременно тошнило от страха и трясло от любопытства. Зоянин медленно поднял — руку? — конечность и дотронулся до ее плеча. Потом взял ее за руку и потянул за собой — к лесу. По дорожке через холмы, которая так знакомо петляла и изгибалась под ногами. Над головой кружили пчелки — там, на катере, у Марши оружие наизготовку (это мы-то — ллассан?)

Шивон сняла шлем. Лес, легкий ветерок, и все это — через пелену нереальности, будто пикник во сне. Они шли рядом, как два подростка на первом свидании, боясь заговорить.

Потом — будто внутри обвалилось препятствие — Шивон вытащила снимки. Зоянин посмотрел. Перевел взгляд на Шивон.

— Вы, — сказала она. — Слова.

— Слова, — боится он, или возвращает ее собственный страх? — Важный. Слова.

— Как? — она проскользила пальцем по строчкам. И произнесла, надеясь, что прозвучит это правильно:

— Как вы это читаете?

Зоянин вздрогнул. На секунду его облик заколыхался, и Шивон смогла разглядеть… а ничего, собственно.

— Слова, — сказал он. — Опасный.

Они уже почти вошли в лес, странные растения пересекали небо над их головами. Зоянин снова поглядел на нее — но в глазах его было только ее отражение.

— Опасный, — сказал он и показал вниз, на землю. — Слушающая, — сказал он. И повторил это слово несколько раз. А до нее только сейчас дошло, что так на его языке и называется планета. Слушающая. Зоэйвирран.

— Слова, — сказал зоянин. — Слушающая. Нельзя. Слова.

— Нет, — сказала она и пожала плечами, сознавая, что здесь этот жест может значить совсем другое.

— Вы, — сказал зоянин, и конечность его потянулась к нагрудному знаку на ее скафандре, символу Лингвистической Комиссии. — Опасный. — Он ласково дотронулся до снимков, которые она держала в руке; забрал их у нее — она не знала, как реагировать, — прижал к груди. — Хал лассан.

Зоянин, как ей показалось, вздохнул. А потом из-за спины сказали:

— Шивон. Никак не можете успокоиться?

Она обернулась. У Гранта было серьезное и хмурое лицо, будто с похмелья. Он сказал зоянину несколько отрывистых, несвязных слов — Шивон не поняла. Потом взял ее за руку:

— Идемте.

Они остановились посреди лужайки — приятной, хоть и чужой.

— Чего вы хотите? — спросил Грант. — Нобеля хотите?

— Я имею право знать, — сказала Шивон. — Им, там, все равно… А я хочу понять.

— Никогда, ни одной живой душе не говорите, что вы видели, — сказал Грант. И медленно проговорил:

— Маассах эр ваурин кие.

Все правильно, так и должно быть; трава-есть-зеленая-здесь, нормально построенная человеческая фраза. Шивон застыла.

Он показывал ей вниз, на траву. Траву неопределенного, неземного цвета, которая постепенно окрашивалась в зеленый.

Черт побери, это же невозможно. Откуда он знал этот оттенок — сочный, тем ярче, чем серее над травой небо?

Она невольно отступила, словно под ногами разливалась кровь, а не цвет.

Пионер смотрел на нее поверх чуда.

— Знаю. Я тоже сперва не верил.

***

Это невозможно, и даже ее ирландское воображение на такое не согласится. Потому что… Потому что был Бог, и у Бога было Слово, и никому, кроме Бога, Слово не досталось. Не должно было достаться. Шивон возвращалась к катеру оглушенная. Хуже всего было то, что все казалось логичным. Планеты подчиняются законам природы, почему бы одной из них не подчиняться законам языка? И тогда любая правильно построенная фраза ведет к преображению планеты. И жители вынуждены говорить обломками, навсегда запертые за своим «пиджином», боясь сказать что-то лишнее.

И текст этот — не текст, а когда-то давно написанная Библия…

— Ну, выяснила что-нибудь? — встретил ее Лоран.

Она пробормотала что-то.

Но ведь так не должно быть. Где же Бог? Он дал им Слово. Дал способность творить. На Него это абсолютно не похоже. Бог трус, Шивон знала это еще в католической школе. Он трус, он не любит, когда люди пытаются создавать. Он ни за что не даст им орудия.

Язык — это власть, говорили ей, когда она была студенткой.

***

Шивон знала, что все равно