Литвек - электронная библиотека >> Вильгельм Кюхельбекер и др. >> Современная проза и др. >> Журнал «День и ночь», 2007 № 11–12 >> страница 2

Анатолий Чмыхало Стихи из романа

Журнал «День и ночь», 2007 № 11–12. Иллюстрация № 1
Снова к югу летит журавлиная стая.
Над скалистой грядой обезлюдевших гор.
Мы совсем, как чужие, но это бывает,
Когда нас провожает последний костер.
Как дымят на поляне поленья сырые!
А таежная даль бесконечно строга.
Здесь совсем на себя не похожа Россия,
Хоть она и такая тебе дорога.
А что надо сказать, было сказано летом.
В нетерпенье крутом ожидается борт.
Мы опять вороньем разлетимся по свету,
Направляясь в края, где нас кто-нибудь ждет.
И, конечно, друг друга за то не осудим,
Что теперь городской нам приятен уют.
Мы ведь люди, всего-то обычные люди
И напрасно о нас нескладуху поют.
Но однажды сойдет на тебя озаренье,
Сосчитаешь далеких друзей без труда.
И у всех поименно попросишь прощенья,
Что кого-то хоть раз посылал не туда.
* * *
Как-то гости ко мне приходили,
И от них я узнал о том,
Что навеки сложили крылья
Наши мельницы за селом.
Тоже задали мне задачу!
Значит, мельницам тлеть пора.
Так зачем же я горько плачу
И уснуть не могу до утра.
* * *
Голодною степью шел караван
Сквозь годы ужасные эти.
И первым, как водится, брел Иван,
А следом — Ивановы дети.
* * *
Поверьте вовек не забудете вы,
Что вас потрясло когда-то.
Мне в детстве увиделись буйство травы
И ярость степных закатов.
* * *
Не гадайте по ладони,
Уясните наперед:
Без сомненья, не утонет
Тот, кто в воду не войдет.

Анатолий Чмыхало Плач о России (главы из романа)

Журнал «День и ночь», 2007 № 11–12. Иллюстрация № 2

Святой бродяга

Это что за напасть такая! Испокон веков нет от нищих отбоя. Ходят они то унылой ватагой, то разнокалиберными парами, то нескончаемой чередой, то каждый сам по себе. Истово крестясь, просят ради Христа ломоть хлебушка и вдобавок одежку или обувку, по твоему усмотрению. Как говорится, не хлебом единым…

Коль пожалеешь несчастных, так сунешь им какие-нибудь стоптанные вдрызг опорки или подобную ситу рваную сермягу, а не дрогнет привычное к людской беде твое сердце — не печалься, видно, так тому и быть. И то правда, что всех не обогреешь и всем мил не станешь. И потому не очень расстраивайся, встретив на себе короткий взгляд исподлобья. Бродяги бывают всякие: одних не пощадила матушка — судьба, и они сразу же сникли телом и душой, а потом опустились до положения червей или прочей земной мрази. Другие, которые с фартом, сами бросили судьбе дерзкий вызов, этих не пускай к себе на порог — грабители и душегубы. А вот пожалеть их нелишне, потому как и они — тварь божья. Не для них ли сибиряки завели расхожий обычай — прорезать из сеней маленькое оконце и оставлять в нем на ночь еду для непрошеных гостей? Не случайно же эти оконца зовут ланцовками в честь не раз убегавшего с каторги неисправимого татя Ланцова, царство ему небесное и вечный покой!

Но в прежние времена иногда встречались на Руси и бродяги совершенно другого рода. Обычно их называли странниками. Они никого не убивали и не грабили, а очищались в пути от всякой духовной скверны и молились за отпущение людских грехов. Таких любили в народе, внимательно слушали их наставления, угощали нехитрой крестьянской снедью. Странников божьих вычисляли по их уважительным и благородным манерам. Догадывались, что это когда-то были достаточно обеспеченные люди, презревшие чины и богатство ради служения простому народу. И за их праведные слова и дела некоторые из бродяг впоследствии причислялись к лику святых. Но такое наблюдалось довольно редко, и каждая встреча с благородным бродяжкой становилась настоящим чудом, которое широко разносилось по России, опережая странника на многие сотни верст.

А добрые бродяги всё шли по Руси, добираясь до самых глухих мест. И их зазывали к себе домой, угощали, чем Бог послал, и топили для них баньку. Они не обременяли ничем своих благодетелей, а это главное, потому как забот у крестьян хватает и без божьих людей.

Правда, не все с бродягами начиналось и кончалось благополучно. Случались и смерти на их неблизком и трудном пути. Иной приляжет отдохнуть в избе или на крыльце у тебя, глянь, а он уже и готов. Вот тогда и появляются большие неудобства: надо же хоронить человека, каким бы он ни был. Спасибо хоть за то, что могилку копать придется всей деревне, таков уговор. И поминки не собирать, потому как странник тебе не родня. Часто ведь не знаешь даже его имени и отчества.

Бродяги в России не новость. Старые и молодые, конные и пешие. Пробираются они глухоманью, в стороне от больших дорог, по лесам и болотам. Не хочется им ложиться под розги или плети и возвращаться туда, откуда бежали. Такая уж у них печальная доля. А бабы одинаково плачут над каждым, кто бы он ни был:

— Ой, да что же стряслось с тобою да на чужой-то сторонушке! Ой, да простит Господь все твои грехи!

И стоит над широко распахнутой страною великий плач о заблудших российских душах. Всех жалко. И всем жалко, разве что кроме заматерелых, очерствевших сердцем служилых людей. И то надо понять, что служилые к розыску и поимке бродяг приставлены самим царем. Если что, так с них и весь спрос.

Беглые бродяги обычно идут в одну сторону — на закат солнца. Где-то там их родные места, там и родительские позабытые могилы. А Сибирь для них что? Каторга и злая неволя. И законы тут неписаные, можно сказать, волчьи.

Однако бывает и наоборот. Воры и разбойники бегут в Сибирь от царского сыска. Чем больше их вина, тем дальше за Урал забирается эта людская нечисть. Попробуй потом отыскать ее. Да ни за что на свете!

А тут, на удивление всему православному люду, по каторжному тракту промаршировали в Сибирь пехотные полки, которые должны были свергнуть с престола царя Николая Первого. Император оказался умнее — перехитрил их. Он вроде как показал бунтовщикам, что боится смуты, те приободрились, принялись целоваться по случаю победы. Да не тут-то было! Загрохотали пушки — и многие полегли под картечью. Которые же оказались