несделанных дел. Ушел не оборачиваясь, пряча горькую и понимающую усмешку и от меня, и от себя. И, конечно, от них. Шаадан… что ж, он признал мое право на шаг и на безумие. Потому что каждый выбирает по себе. И не остальным судить, каков на самом деле его выбор. Выбирать и платить… Полно, это ведь почти мелочи, если знаешь… Полно… Я прощалась улыбаясь. И не прощаясь толком, а так, рассказав… отдав… Хорошо, что у Сиррина останется такой замечательный подарок. Ведь мои ключи не имеют ни срока годности, и степени давности. А воспользуются им или нет — это уже совершенно другой вопрос. Ответ на который мне на самом деле не так уж и нужен.
Для того, чтобы пойти дальше, надо только вернуться.
Ветер лежит у ног. Ветер холоден и устал. Обрывки слов разметались по земле — вперемешку с кровью. Они пахнут травой, растертой между пальцами — и болью. Ветер нес подарок, красивый, хороший подарок своей хозяйке. Не донес. Мне не жаль. Я даже не пытаюсь ловить осколки Силы. Я…
Он говорит, и я улыбаюсь его словам, его голосу, его жуткому упрямству. Ему.
Это не сон, не игра в самообман. Это то, что есть. Боль и кровь. Вязь слов.
Да, он будет ждать. Но не долго. Сколько бы это ни было — это покажется слишком мало. Это… Это не ложь. Можно кричать, рваться изо всех сил, убивать и умирать, и жертвовать с ножом у горла, это так просто и так очевидно. Или когда ломается мир. Или когда умирают сотни и тысячи. Но… не проще ли не пустить? Да, я знаю, мне не хватит ни меня, ни сил, но… Он идет. Дать ему по носу сейчас или потом… Быть может, это ничего и не изменит. Но в словах, принесенных ветром, я нашла одну маленькую и хрупкую истину — спасать надо тогда, когда есть что, спасаться — когда уже не кого. О, я буду аккуратна. Он не придет раньше срока, ни в коем случае. Он…
Это будет странный бой. Может быть, глупый. А может и смешной. Но я не пущу. Его — никогда. Даже если придется стать границей. Даже если… Я знаю, что. Я почти знаю как. Я не смогу не попробовать.
И можно было бы сыграть иначе, жестче, веселее, но для такой игры нужны хотя бы двое, а тут…
Я вижу — полубезумный Уккарон недвижимо и нерушимо застыл над Черной Ямой. Он тоже выбрал, много раньше, много больнее. И заплатил — собой. Как моровое нашествие эта необходимость, необходимость платить действительно всем. И… кажется, теперь моя очередь. Ну что ж…