Китеж

Кудимова Марина Владимировна родилась в Тамбове. Поэт, переводчик, критик, литературовед, публицист, культуролог. Лауреат нескольких литературных премий, в том числе премии журнала “Новый мир”. Автор пяти стихотворных сборников. Живет в Подмосковье.

Чума в Москве

 

Что крысы составляют большинство,

что верховодят между прочих тварей

на всех концах обоих полушарий —

не есть ли здесь природы торжество.

                               Владимир Салимон

 

Корабли плывут из Зурбагана, —

С этого, пожалуй что, начни…

Только не вините тарбагана,

Суслика стоячего — ни-ни!

Скользок человечий путь и темен,

Слеп вовне, самим собой незрим…

То ли это Гаммельн, то ли Бремен —

То ли — на поверку — Третий Рим.

На Большой Калужской — ужас чумный.

Так, выходит, по твоей вине,

Бурый щур, помоечный и трюмный,

Семь холмов опять в карантине?

Юрок путь, и валовым народам

Натуральней — вовсе не скорей —

Гнать его, держать его по водам —

Вот тебе и порт пяти морей!

Суматошат крысы по Неглинной

До Петровских нетовых ворот,

До горы — такой же — Соколиной,

А корабль очередной плывет.

Он плывет от Западного Мыса

По теченью Западных Ветров.

В чреве у него седая крыса

Чрево бережет для докторов.

И не отпереться вирулентной,

Потому что отвалили мы

Только ей из всей живой Вселенной

Звание Носителя Чумы.

Так и будет в сотне рефератов,

Диссертаций, презентаций, да!

Астрахань и жаровой Саратов

Больше не возникнут никогда.

Но на Швивой горке и на Лысой,

А на Соколиной уж кольми

Завершен над чумоносной крысой

Суд приговоренными людьми.

Пригрозит реформой коммунальной,

Кладбищем, концертами в тюрьме

Мегаполис безнациональный

Нецивилизованной чуме.

Пусть не будет ни гербов, ни отчеств,

Ни архивов, ни перипетий —

Только лепота открытых обществ

Перед безобразьем автаркий.

Ну, а если Бофорт урагана

Не учует и впитает хлябь

Суслика, блоху и тарбагана

И пустой раскольничий корабль?

Потому, наверное, матросов,

С фукусов объевших весь хитин,

Мучает последний из вопросов:

Кто тогда объявит карантин?

Только ржа на занавес железный

Вместо чайки чеховской слетит.

Только крыса прошмыгнет над бездной,

Гнилостной воды не замутит.

Эйфория

Информация — блеф: остается дежурная фраза,

Да пошлейшего слогана пшик, да кроссворда зараза.

Переменчив канон: победил — не увидел — ушел.

Человек опьянел — закосел, раскумарился, вмазал —

Или захорошел… Кто сказал, что ему хорошо?

Опьянел человек! Кто поднес эту мертвую чашу

К воспаленным губам? Заварил эту черную кашу?

Кто наполнил насосик шприца и по вене пустил

Эту дурь, эту шмаль? Кто пустил по деревне парашу,

Что теперь все ништяк и что Сам недоимки простил?

Информации нет! И в какой-нибудь Джамахерии

Человек не трезвей, чем в каком-нибудь Кременчуге,

Но в крутейшей еще и пустейшей еще эйфории

Пребывает, судьбе доверяя, как левой ноге.

Опьянел человек — исторически и превентивно,

И какой с него спрос, что не убран маис и овес,

Но соколья каннабис-трава так духмяно и дивно

Разрослась? Что по семени время, какой с него спрос?

Человек загулял — и поди удержи эту лаву!

Срубишь наркокартель — синдикат вырастает за ним,

И содомским князьям, и народу гоморрскому славу

Мы поем, мы въезжаем, как в новый Иерусалим.

Нам такое питье налито и намешано зелье,

Чтоб от них не случилось раскаянье или похмелье —

Только мультик чудной, только дозой снимаемый страх.

И не скажет никто в неразымчивом этом веселье,

В душегубке, поддавшей газку на почин новоселья:

О, трезвитесь, бодритесь — стоит Судия при дверях!..

 

В электричке

Кое-как пристроясь сбоку —

Целлюлит об целлюлит, —

Ты мудруешь над судоку,

А душа твоя болит —

Видно, где-то сплоховала…

Перестань себя казнить, —

Не успеешь к сериалу,

Не поймешь, упустишь нить, —

Значит, взыщешь на ток-шоу,

Благо, дело к выходным.

Бог с ней, с выдумкой трэшовой,

С персонажем внеземным!

Мне ль не знать, как одиноко

На пустынном берегу!

Дай сюда свою судоку —

Отгадаю, что смогу.

Он кадрил тебя на танцах —

Кто б такому отказал!

Не всегда сидели в шанцах —

Вылезали на базар.

Правым галсом, левым галсом —

Грудь упруга, ткань туга.

Домогался, домогался —

Не домогся ни фига.

Ты ему сказала прямо

Про развратные дела,

Как тебя учила мама,

Как сама она жила:

Умирала — не давала

Поцелуя без любви.

Опера Леонкавалло…

Калевала… Се ля ви.

Китеж

Поэт, не дорожи любовию народной…

                  Пушкин

 

Живешь — день на день не приходится,

Ныряешь из дерьма в болото

Своей единоличной Хортицы,

А ведь поговорить охота —

Хоть, в пику жизни, очарованной

Дебильной глянцевой раскраской,

Тяжелой прозою рифмованной,

Как завещал старик Некрасов.

Ах, до чего не алконостое,

Не сиринное правит племя!..

Хоть про “лихие девяностые”, —

Не понимаю, чем не время.

Чем оно хуже всех проглотистых,

Что в базу данных не забили,

Унылых и неповоротистых?..

Что до меня — меня любили

Тогда не только мэны с дринками

И женами на пересменке,

Но целыми пластами, рынками

Оптовыми — и без наценки.

Где от подлодки и до лифчика

Все покупалось-продавалось,

Где Гюльчатай открыла личико,

Олеся вдрызг расколдовалась.

Когда теперь скольжу по вывескам

Под кризисный тихушный кипеш,

Я рынок лицезрю на Киевском

Вокзале — под названьем “Китеж”.

Я вспоминаю ту символику,

Тектонику и биомассу.

Там наливали алкоголику,

С бомжом делились. Пусть не в кассу

Веселые экспроприаторы

Несли, а боссу заносили,

Но олигархи-аллигаторы

Еще Украйну от России

Не