месяца не проживет, сопьется от тоски.

Авось не сопьется. Но страстной своей привычкой в самом деле дорожит. Имею в виду именно читателя журнального, а не вообще. То есть представителя весьма немногочисленной группы с традиционной, но не почтенной ориентацией: на литературу. Такой читатель практически неотличим от писателя и вместе с ним, точно, составляет литсреду.

Журнал и даже альманах (а нынче, по-моему, все журналы — альманахи) для него не собрание вещей, а действующая модель системы и вместе с тем фаза процесса. Журнал, и только журнал, дает литературному человеку (и больше никому) это странное умозрение (или переживание), не знаю, как его назвать, скажем — ощущение непрерывности литературы. Положим, опять же, не вообще журнал, а наделенный литературной совестью (которая есть вкус). Причем и такой читать подряд необязательно; как правило, и некогда; бывает и скучно, — это ничего не значит; главное — чтобы регулярно выходил.

Теперешние навряд ли протянут долго: в настоящий момент литература не по карману сама себе; но идея журнала, полагаю, бессмертна” (Самуил Лурье).

Лев Лосев. Пять стихотворений. — “Знамя”, 2008, № 1.

Ты умер, а мы ишачим,

но, впрочем, дело за малым.

Ты спал под живым кошачьим

мурлыкающим покрывалом.

Все, что намурлыкано за ночь,

ты днем заносил на бумагу.

А низколобая сволочь

уже покидала общагу.

Ты легко раздаривал милость

растениям, детям, собакам.

А сволочь уже притаилась

в подъезде за мусорным баком.

Не слишкoм поэту живется

в краю кистеней и заточек.

А кошкам не спится, неймется,

всё ждут, когда же вернется

живого тепла источник.

(“Памяти Володи Уфлянда”).

Иосиф Мандельштам. О характере гоголевского стиля. Подготовил Сергей Дмитренко. — Научно-методическая газета для учителей словесности “Литература” (Издательский дом “Первое сентября”), 2008, № 2 (641).

Несколько страниц из совершенно забытого путеводителя по языку Гоголя, написанного гельсингфорским профессором Иосифом Емельяновичем Мандельштамом (1846 — 1911) и не переиздававшегося с 1902 года. Доступно, свежо, увлекательно.

Евгений Мороз. Бывает… О “еврейском” происхождении осетин. — “Народ Книги в мире книг”. Еврейское книжное обозрение. 2007, № 71.

Отзыв на книгу Б. Каплана “Осетины — иранские евреи” (Владикавказ, 2007).

“Опыт Каплана остается чужеродным не только для Осетии, но и для еврейского мира. Очевидно, что предпринятая им попытка „евреизации” осетин — лишь проявление личного комплекса этого автора, о причинах которого он сам рассказывает с полной откровенностью. Сын еврея и осетинки, Каплан пытается „интегрировать” в единое целое национальности своих родителей. Отчасти это напоминает опыт другого „полукровки” — Александра Каца, в своем пространном сочинении обосновывающего идею фатального русско-еврейского сближения (см.: Кац А. С. Евреи. Христианство. Россия. От пророков до генсеков. 2-е изд., перераб. и доп. М., “АСТ”; Красноярск, Андрей Буровский, 2007. См. также наш анализ этого сочинения: Мороз Е. Евангелие от Каца. — “Народ Книги в мире книг”, 2007, № 68). Но если Кац ограничивается декларацией русско-еврейской дружбы, основанной на огромном количестве совместно выпитой водки, то Каплан напитками не ограничивается и идет существенно дальше — до кровного смешения. Совсем как пылкий русский патриот, но… на еврейский манер. „Скребет” бедных осетин до самой еврейской основы. Надеется „доскрестись” до перерождения осетинского национального самосознания”.

…Дочитывая этот пассаж, я почему-то вспомнил фильм “Мимино”, как Валико и Рубик-джан ругаются в гостиничном номере: “…Ты мнэ сердился!..” — “А я на тебэ так сердился!!!..” — “Что?!” — “Что!” — “О!..” — “…О!”

Сергей Нефедов. Истоки 1905 года: “Революция извне”? — “Вопросы истории”, 2008, № 1.

“„Так совершилось величайшее по своей трагичности и последствиям событие, прозванное революционерами ‘Кровавым воскресеньем‘, — писал жандармский генерал А. И. Спиридович. — Провокация революционных деятелей и Гапона, глупость и бездействие подлежащих властей и вера народная в царя — были тому причиною”.

Выводы высших полицейских чинов опираются на всю доступную информацию и соответствуют фактическому ходу событий; стремление избежать повторения столь нежелательного кризиса вынуждало их быть по возможности объективными. Что может добавить к этим выводам теория вестернизации? По основным параметрам (утверждение западного парламентаризма как цель движения, роль интеллигенции, использование социальных конфликтов традиционного общества, тактические приемы) первый период русской революции можно трактовать как классическую „революцию вестернизации”, „революцию извне”. Если следовать этой теории, российская либеральная интеллигенция, осознав свою слабость, встала на путь „революционизации” народа, используя для этого методы политической провокации”.

Уистен Хью Оден. Отказ от полета. Стихи. Вступление и перевод Владимира Гандельсмана. — “Октябрь”, 2007, № 1 <http://magazines.russ.ru/October>.

Так велико это утро, так пролито на

зелень округи, так плавно легла

ранняя на холмы тишина,

что не смущает ее и строптивость крыла,

в озере подгоняющая двойника, —

и, зародившись у самой воды,

ветер возносит под облака

стаю непререкаемой красоты.

Песней вернув белизне

первоначальность, бессмертие обрести...

Если бы! Свет над долиной горит

неодолимо, и слово на ветер летит,

и обрывается вовсе, и не

хочет, едва вознесенное, расцвести.

(“Песня”, 1956)

(“Одна из черт, огорчавшая читателей Одена, — его прозаичность, „тьма низких истин”. Дело не в циничности или банальности мышления — таков сознательный выбор. В конце концов, нам известны его несравненные высоты вроде „Осени Рима” или „Песни”, в которой птица-поэт, видящая свое отражение на поверхности озера, хочет „песней вернуть белизне первоначальность...”. И можно предложить по крайней мере два взгляда на то, почему песня у Одена себя обрывает и отказывается от полета (ср. финал „Песни”).

Во-первых, его отношение к языку, напоминающее отношение Данта. <…> Дант понимает, что напыщенная речь ведет в тот же Ад, в котором мучаются грешники его Комедии. Кажется, что иногда он потворствует своему искушению, во всяком случае, в первой части Комедии, но борьба длится, и нечто похожее происходит с Оденом: аскетизм противоборствует распущенности.