классическими. Наконец, в Сараваке же Уоллес приобрел двух помощников: малайского мальчика Али и молодого англичанина Чарлза Аллена, которые верой и правдой служили ему на протяжении его путешествия и немало способствовали его успеху. Распростившись с Сараваком, Уоллес вернулся в Сингапур, чтобы оттуда перебраться в восточный угол архипелага – сначала на острова Бали и Ломбок, а потом в Макасар на острове Сулавеси и, наконец, в самом конце 1856 года на далекий Аруанский архипелаг, населенный папуасами.

Пребывание на островах Ару было необычайно плодотворно – собраны тысячи ценнейших бабочек и райских птиц, произведены интереснейшие фаунистические и антропологические наблюдения. Интересно, что, по словам Уоллеса, вид аруанских лесов, резко отличающихся от джунглей индо-малайской части архипелага, воскресил в его памяти «полузабытые впечатления лесов экваториальной Америки».

Лишь в июле 1857 года путешественник вернулся в Макасар на Сулавеси, чтобы последующие три года посвятить изучению Молуккских островов, образующих переход между индо-малайской и австрало-малайской частями архипелага. Побывав на Амбоне и Тиморе, Уоллес поселился на небольшом островке Тернате, резиденции голландского губернатора молуккских и новогвинейских владений. Тернате славился здоровым климатом, и Уоллес нанял там на целых три года дом, который служил ему базой всех его последующих поездок: сюда он свозил собранные коллекции, здесь отдыхал и выздоравливал после изнурительных походов и приступов малярии. Из Тернате он ездил на близкий остров Джилоло, а в течение первой половины 1858 года совершил довольно неудачную и изнурительную поездку на пользовавшееся дурной славой западное побережье Новой Гвинеи. Вернувшись из Новой Гвинеи, Уоллес в течение 1859 года посетил остров Морских Разбойников (Баджан), побывал на Сулавеси, в Манадо (Венанг), снова на Амбоне и дважды посетил остров Серам. В январе 1860 года Уоллес послал Чарлза Аллена коллектировать на островок Мисоол, а сам объехал побережье островов Вайгео, у северо-западной оконечности Новой Гвинеи, посетив попутно Горам. В конце года оба путешественника съехались на своей тернатской базе. В 1861 году Уоллес отправил Аллена в длительную поездку на Новую Гвинею и различные мелкие не посещенные еще острова, затем на Калимантан и Яву, а сам, ликвидировав свою тернатскую базу, пустился в обратный путь, снова посетив Тимор и заехав на Яву и Суматру. В 1862 году он вернулся на родину.

За время своих восьмилетних скитаний по архипелагу Уоллес покрыл около 14 000 английских миль, использовав все способы путешествия: пешком, верхом, на пароходе, на благоустроенных малайских прау и китайских джонках, на утлых папуасских челнах с аутригером. Впрочем, он почти никогда не удалялся далеко от культурных центров, где благодаря своим рекомендациям пользовался содействием английских и голландских губернаторов и подвластных им туземных раджей; лишь на островах Ару и Вайгео и особенно на пустынном побережье населенной папуасами Новой Гвинеи ему приходилось полагаться на собственную бдительность.

Отдельные этапы его путешествия были изнурительны, а жизнь часто висела на волоске. На Аруанских островах ему угрожали пираты, которыми в то время кишели воды архипелага; при переезде из Тернате на Вайгео налетевшая буря чуть было не разбила его утлый ботик, которым он сам правил. Очень часто его трепала жестокая малярия, несколько раз он страдал от тяжелых опухолей ног в результате укусов мошкары и клещей. Будучи человеком большой физической выносливости и силы (рост его был 185,5 см), он, однако, как белокурый северянин, плохо переносил экваториальное солнце и при малейшей неосторожности обжигал себе не только руки и ноги, но и лицо. Лишь железная воля и энтузиазм натуралиста превозмогли все: обильный сбор насекомых, добыча неведомого вида бабочки или райской птицы заставляли его забывать все лишения и болезни. Нельзя лучше охарактеризовать восторженного отношения Уоллеса к счастливым находкам, как приведя его собственные слова, которыми он описывает первую поимку на острове Баджан нового роскошного вида бабочки, названной им Ornithoptera croesus: «Красоты этой бабочки невозможно выразить словами, и никто, кроме естествоиспытателя, не поймет того глубокого волнения, которое я испытывал, поймавши ее наконец. Когда я вынул ее из сачка и расправил ее величественные крылья, сердце мое забилось, кровь бросилась в голову, я был тогда ближе к обмороку, чем в те моменты, когда мне грозила смерть. Весь этот день у меня болела голова: так велико было волнение, возбужденное этим для большинства людей обыденным случаем».

Но удивительнее всего то, что, несмотря на все невзгоды путешествия, оторванность от культурных центров, несмотря даже на обилие новых подавляющих впечатлений роскошной природы, мысль Уоллеса никогда не прекращала работать и в теоретическом направлении. Он не только собирал и наблюдал, откладывая разбор материала до возвращения на родину, – он непрерывно сопоставлял накапливаемые факты, стараясь согласовать их смелыми гипотезами. Всякий образованный биолог знает, что именно с Малайского архипелага прислал Уоллес две статьи, в которых он совершенно независимо от Дарвина развил теорию борьбы за существование и выживания наиболее приспособленных. Живя в Сараваке на Калимантане, Уоллес в феврале 1855 года написал первую статью «О законе, определяющем появление новых видов», в которой он, обсуждая закономерности распространения организмов во времени и пространстве, первый раз высказался в пользу признания эволюции организмов. Правда, он оставлял еще открытым вопрос о факторах этой эволюции, но не переставал размышлять над этой проблемой. Ровно через три года, приехав на свою тернатскую базу, он перенес мучительный приступ малярии, во время которого его горячечно-воспаленный мозг напряженно работал над тезисами недавно прочтенной книги Мальтуса о перенаселении. Внезапно Уоллеса, по его собственным словам, осенила мысль о выживании наиболее приспособленных («there suddenly flashed upon me the idea of the survival of the fittest»). Мечась в жару, он не только продумал в существенных чертах новую теорию, но и набросал ее на бумаге, а в последующие два вечера написал статью начисто и отослал в Англию Лайеллу. О впечатлении, произведенном на Дарвина и его друзей получением статьи Уоллеса, и о влиянии, оказанном этими статьями на опубликование долголетних трудов Дарвина, распространяться нечего – они хорошо всем известны. Исследования Уоллеса на архипелаге не ограничивались зоологическими и ботаническими темами; его живой разносторонний ум реагировал на все: на вопросы