на своей жесткой металлической койке, едва слышно произнес: «Вот и все...» — глотнул судорожно воздух и упал на подушку. Врач констатировал сердечно-легочную недостаточность».
Это случилось не в 1932, не в 1937, не в 1949, не в 1953. Год стоял 1974, 12 ноября.
...И вот я сижу, разговариваю с Татьяной Гавриловной. Золотым ободком светится в стакане колесико лимона. Во всю стену темным гранатовым огнем рдеет купленный когда-то в Монголии ковер — там служил Иван Никифорович, прокладывал дороги. Тихо бормочет старенький черно-белый телевизор, сквозь приглушенный звук пробиваются слова об арендном подряде на селе — еще новинке, но мало-помалу входящей в быт. Домашним, семейным веет от мягких, округлых очертаний лица Татьяны Гавриловны, от ее рассказа о сыновьях,— один из них живет в Риге, другой в Алма-Ате,— об Иване Никифоровиче, с которым познакомилась она в армии, в сорок третьем. Он был лейтенантом, она — операционной сестрой в военном госпитале. Родом Татьяна Гавриловна тоже из крестьянской семьи, которая жила под Полтавой, потом перебралась в Сибирь, потом — ближе к дорогим сердцу местам: — на Кубань. А жилось и там — до войны — трудно: на пятерых братьев — трое брючат, один другого ждет, бывало, дома, чтоб переодеться да в школу бежать, в свою смену.
Мягкий говор, неспешная, плавная речь...
Но журналистика — жестокая штука, порой — безжалостная!.
— Татьяна Гавриловна,— говорю я,— в жизни обычно женщина бывает — не то чтобы умнее, но — мудрее мужчины, она инстинктом издали чует опасность... Вы ведь видели, что происходит... Отговаривали вы Ивана Никифоровича? Пытались уберечь?..
— А как же... Говорила, и много раз: если тебе поддержки от начальства нет — оставь свои затеи, никакого толку не добьешься! А он: «Все равно буду продолжать! Потому как в одном спасенье — в моей системе!..»
В том-то и дело, что это была не частность, не какое-то единичное усовершенствование — систем а. То, чего добивался, о чем мечтал Иван Никифорович, включало многое. Увеличение производительности труда — и рост зарплаты, количества товаров, снижение их себестоимости. Появление «лишних рук» на практике означало: благодаря возросшему заработку мужа и социальным ассигнованиям женщина в отдельные периоды жизни может посвящать себя дому, воспитанию детей. Система предусматривала роспуск армии контролеров, понукателей. Прямую заинтересованность управляющих — не в расположении начальства, а а конечных результатах общего труда. В оздоровлении морали, возвращении общества к естественным для социализма нормам отношений между людьми, поскольку единственной мерой, масштабом человеческой личности станет труд.
Это была система, центром которой был человек свободны й. Но чтобы понять, а главное — на практике утвердить идеи Худенко, нужно было новое мышление.
Он был его предтечей, «одним из...» Одним из тех,, кто приходит слишком рано («преждевременно», по терминологии эпохи застоя) и кому, в соответствии с обычаями и нравами, то, как Иоанну Крестителю рубят голову, то всаживают без суда и следствия в застенке пулю, то — по судебному приговору — предоставляют право умирать в лагере или тюрьме... Это случается прежде! чем приходит их, а вместе с тем и наше время... Но кто знает, возможно, без них оно не пришло бы никогда...