отделения было уничтожено вместе с бумагами разгромленного еще 3 марта 1917 года охранного отделения московской жандармерии, которое располагалось в одном с ним здании по Большому Гнездниковскому переулку, 3. А в дни Октябрьского вооруженного восстания погибли многие архивы градоначальства и комиссариатов милиции буржуазного Временного правительства. В одном из обзоров Отдела управления Моссовета за 1920 год отмечалось:

«Пролетарская, рабоче-крестьянская революция, происшедшая в октябре 1917 года, застает бывший комиссариат Московского градоначальства в хаотическом состоянии. Само здание градоначальства, находившееся на Тверском бульваре, 22, подверглось обстрелу. Служащие бывшего градоначальства, состоящие преимущественно из прежних царских чиновников, покинули помещение. Уходя, они уничтожили дела или привели их в беспорядок. Инвентарь — шкафы, стулья, столы, пишущие машинки — все это было сломано или попорчено. Почти все стекла здания были выбиты. Вот в каком виде унаследовала Советская власть огромный орган, ведавший управлением столицы с ее миллионным населением».

Не в лучшем состоянии оказались и многие комиссариаты милиции свергнутого буржуазного правительства. Так что новая уголовно-розыскная служба по существу все начинала сначала, и ее сотрудникам приходилось надеяться в основном на собственные силы.

Преступный мир Москвы складывался десятилетиями. Все попытки царских властей и буржуазного Временного правительства хотя бы как-то ограничить влияние этого мира на социальную жизнь города оказывались безрезультатными. Лишь Советская власть основательно и всерьез занялась ликвидацией профессиональной преступности в стране и в довольно короткий исторический срок успешно решила эту нелегкую задачу.

Для современных жителей столицы сочетание «преступная Москва» — анахронизм. Но всего семь десятилетий назад это было понятие, овеществленное во множестве трактиров и кабаков, десятках городских рынков и толкучек, ночлежных домов и притонов, располагавшихся не только на далеких окраинах, но и в самом центре города.

Давайте на несколько минут перенесемся в дореволюционную Москву и совершим небольшую экскурсию по ее улицам и площадям. Помогут нам в этом старые путеводители по городу. Не будем забираться в закоулки когда-то печально известной Марьиной рощи или Коптевских выселок, окраинных Мневников или Цыганской слободы, даже недалекие от Кремлевских стен Хамовники или Зацепу оставим в стороне. Пройдем по самому центру «второй столицы» — от Яузы через Китай-город на Тверскую, затем через Цветной бульвар поднимемся до Сухаревской (ныне Колхозная) площади.

Начнем прогулку от сквера, что на нынешней площади Максима Горького. И до революции здесь тоже была площадь — небольшой клочок земли, зажатый с одной стороны Солянкой, а с другой — Яузским бульваром. Лежал он в окружении обшарпанных домов со множеством флигелей и пристроек. Единственным «украшением» угрюмых зданий были незамысловатые вывески трактиров и лавок.

«Путеводитель по Москве и ея окрестностям» 1903 года этот уголок города живописует так:

«Между Солянкой и Яузским бульваром, посреди Подколокольного переулка, находится последняя достопримечательность Белого города — Хитров рынок с его биржей труда и ночлежными домами… здесь можно увидеть крестьян, еще не знакомых с Москвой, рабочих, уже побывавших в Москве, всякого рода городскую прислугу, потерявшихся неудачников и между ними хитровских завсегдатаев с темным прошлым и таким же настоящим, издавна прозванных «золотой ротой». Последняя категория живет за счет всех остальных, прибегая к всевозможным ухищрениям, мошенничеству и даже насилию, чтобы раздобыть денег, которые пропиваются в трактирах и притонах. Этому сорту людей Хитров рынок и обязан своей дурной славой».

«Путеводитель по Москве» 1905 года добавляет:

«Хитров рынок — убежище московских босяков».

Со временем оборотистые хозяева громоздившихся вокруг рынка строений приспособили свои дома под ночлежки. Именовались ночлежные дома по фамилиям их владельцев — Румянцевские, Кулаковские, Ярошенковские, Степановские. В них, по скромным подсчетам полиции, ютилось до десяти тысяч постояльцев: бродяг, нищих, пропившихся интеллигентов, профессиональных преступников.

Антиобщественную сущность ночлежек очень точно раскрыл еще Фридрих Энгельс. Он писал, что всякая из ночлежек является очагом преступности и ареной возмутительных деяний, которые без этой насильственной централизации порока никогда, может быть, не были бы совершены.

Трущобы Хитровки блестяще иллюстрировали эти выводы.

Обитатели дна строго придерживались «субординации» при расселении по ночлежным домам. У содержателя квартиры, дававшего приют перекупщицам краденого, никогда не квартировал вор. Нищего не принимали в ночлежке, облюбованной барышниками. Столь же строго неписаный «табель о рангах» соблюдали и посетители местных трактиров. Каждый посещал питейное заведение лишь своего разряда.

В нижнем этаже румянцевской ночлежки помещался трактир, который хитровцы называли между собой «Сибирью». Здесь собирались преимущественно воры и скупщики краденого. Люд рангом пониже — барышники и нищие — облюбовали себе «Пересыльный». И хотя располагался он рядом с «Сибирью», хитровская мелкота туда не совалась. Питейный люкс помещался в доме Ярошенко и носил название «Каторга». В этом притоне кутили «сливки» Хитровки — громилы, грабители, народ «деловой».

Обитатели хитровских ночлежек признавали лишь свои неписаные законы да пудовые кулаки двух городовых 3-го участка Мясницкой полицейской части Рудникова и Лохматкина. Эти блюстители порядка, несшие здесь службу вплоть до Октябрьской революции, знали большинство хитровцев в лицо и умели неплохо с ними ладить. Большой знаток московских трущоб, писатель и журналист Владимир Алексеевич Гиляровский в одном из своих очерков привел примечательный разговор следователя по особо важным делам городского суда с городовым Рудниковым:

«— Правда ли, что ты знаешь в лицо всех беглых преступников на Хитровке и не арестуешь их? — поинтересовался судебный чиновник у полицейского.

— Вот потому двадцать годов и стою там на посту, а то и дня не простоишь, пришьют, — ответил страж порядка. — Конечно, всех знаю».

Хитровцы тоже хорошо знали своих городовых. Поэтому многие из тех, кто жил в неладах с законом, годами скрывались здесь от его «всевидящего ока», не опасаясь