Мифология Британских островов Энциклопедия Составитель К. Королев

Предисловие

Мифологический ландшафт Европы — освоенное Homo occidentalis мифологическое пространство — зиждется на четырех «узлах силы», фиксируется четырьмя мифогеографическими локусами, в которых, собственно, и зарождалась европейская культура. Первый мифогеографический локус — классическая мифология Средиземноморья (Греция и Рим); второй — германо-скандинавская мифология севера Европы (бассейны Балтики и Северного моря, Норвегия и Исландия), третий — славянская мифология — протянулся от полабских земель на восток (территория обитания славянских племен, от острова Рюген до Днепра и озера Ильмень); наконец, четвертый локус — это мифология Британских островов, своего рода «плавильный тигель», в котором смешались воедино мифологические традиции кельтов и германцев, эпические мотивы бриттов, саксов, галлов и франко-норманнов, фольклорные сюжеты англичан, шотландцев, валлийцев и ирландцев.

На мифологической карте Европы Британия издревле занимала особое положение. И главная причина — ее географический статус: остров. В символике мифопоэтической традиции остров — образ иного, потустороннего мира, мира, с которым связаны все представления о чудесном, волшебном, магическом. По словам А. и Б. Рисов, именно так воспринимали Британию континентальные галлы: «Иной Мир всегда расположен за текущей водой. Для кельтов Галлии это, по-видимому, была Британия». Вряд ли будет преувеличением распространить галльское воззрение на Британию, трактовать его как общеевропейское. Подтверждением тому, что подобное «расширение» правомерно, служат многочисленные попытки самых разных племен и народов утвердиться в Британии, — попытки, которые нельзя объяснить исключительно территориальной экспансией, стремлением к территориальным захватам, характерным, в терминологии Л.Н. Гумилева, для этносов в стадии пассионарного подъема. На наш взгляд, эти попытки объяснялись, в том числе, и желанием приобщиться к чудесам острова, который рисовался этим народам в полном соответствии с замечательным описанием в поэме Гальфрида Монмутского «Жизнь Мерлина»:

Вполне вероятно, что те же кельты видели в Британии прекрасный остров Аваллон:

Островное положение Британии и соотнесенность через него с потусторонним миром превратили остров в «сакральный центр» европейского Северо-Запада^[2], этакий мифопоэтический прообраз метрополии той самой империи, над которой никогда не заходит солнце.

Как и подобало сакральному центру, мифологическая Британия притянула к себе и впитала все мифопоэтические традиции ступавших на ее землю народов — и романтическую мифологию островных кельтов, и куда более «приземленную» и жестокую мифологию кельтов континентальных, и героическую мифологию германцев и скандинавов, и даже «имперскую» мифологию римлян и мистическую идеологию христианства. А впитав, породила уникальный сплав — мифологию Британских островов, в которой христианский святой, дядя Иисуса, Иосиф Аримафейский оказался первым хранителем Священного Грааля, имеющего явно кельтское «происхождение», а скандинавский бог-кузнец Велунд преобразился в покровителя путников «угодника» Вейленда (само имя которого Wayland^[3] соотносилось с понятием пути); в которой рогатый бог континентальных кельтов Цернунн трансформировался в Старого Ника, то бишь дьявола, римские лары и пенаты — хранители домашнего очага — уступили место брауни и хобгоблинам, а доблестные Племена богини Дану кельтов островных скрылись в волшебных холмах-сидах и с течением лет обернулись проказливыми фейри; в которой, наконец, некий бриттский «военачальник Артур», под несомненным германо-скандинавским влиянием, превратился в образец рыцаря, идеального правителя идеального королевства и в которой удачливый разбойник, промышлявший в окрестностях Ноттингема, стал «принцем воров» Робин Гудом.

В свое время некий В. Томс, изобретатель термина «фольклор», прислал в солидный английский литературный журнал «The Atheneum» письмо, в котором делился своей мечтой — воссоздать мифологию Британских островов, совершив для Британии то, что совершил для Германии Я. Гримм своей «Deutsche Mythologie»^[4]. Как писал Томс, эту мифологию возможно воссоздать «лишь путем собирания бесконечного множества мелких фактов, относящихся к древним нравам, обычаям, обрядам, суевериям, балладам, пословицам и т. д., фактов, которые подобны колоскам, разбросанным по сжатому полю. Хотя многое полностью исчезло, столь же многое рассыпано в памяти тысяч и тысяч людей».

«Мечта Томса», как, несколько снисходительно, принято называть это письмо в фольклористике, оказалась трудно осуществимой — не в последнюю очередь из-за того, что на Британских островах до сих пор силен «внутренний национализм», проявляющийся даже в далеких вроде бы от политики мифологических штудиях: исследователи, как правило, сосредоточивают усилия на какой-либо составляющей британской мифологии — чаще всего, на мифологии кельтской (обыкновенно ирландской, чуть реже — валлийской) как на наиболее колоритной и наиболее «возвышенной».

Настоящая книга — попытка нарисовать, хотя бы несколькими мазками,