- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (59) »
Краснохолмский? Каждая остановка речного трамвайчика называется именем моста. А может быть уже и нет. Когда это было? Она зачерпнула воды из Москвы-реки и попила. Представила, что сейчас у нее вырастут ослиные уши. Усмехнулась, глядя на прочно утвердившееся солнце. Потом она села на нижнюю ступеньку и помыла ноги в воде, тщательно протерев их после юбкой.
Вчерашний колли был как раз на утренней прогулке и помахал ей хвостом.
На крышах домов загорали люди.
Когда к Жене ворвались менты, она жарила в сковороде дикую утку, предварительно переломав ей все кости молотком. Готовить ей всегда было в лом, но жажда мясной еды заставила ее взять у дедушки-охотника эту утку — худую, со злобной харей, пахнущую тиной и обосравшуюся во время убийства. Женя кропотливо ощипала ее, опалила пух, сделала надрез меж килем и пухлой плавательной гузкой, залезла туда рукой и стала тянуть из нее кишки, желудок, сердце и все остальное. Потом она схватила молоток и стала плющить ее, безголовую, с остатками крыл и без перепончатых ног. Потом вымазала ее польской приправой, положила в сковороду и придавила мощной крыгой. И только она задумала ощипать ей всю голову, а на макушке оставить островок и поставить его стоймя при помощи лака для волос, как в дверь позвонили. В квартиру резво вбежало 6 ментов с автоматами, крича: «Уголовный розыск!» — Опять хулиганишь! — кричали они. — Кто еще есть в квартире?! Где сожитель?! Где лица кавказской национальности?! Где родственники?! Кто живет напротив?! Чем пахнет?! Женя была чуть жива от пьянства, бронхита и температуры и, охуев от обилия вопросов, села на табуреточку, пригладила взъерошенные волосы и сказала: — Что? — Я тебе покажу что! — крикнул самый маленький из них и приставил к жениному носу автомат. — Засучите ей рукава! Они обступили ее и стали рассматривать руки. — А-а-а, кровь пускаешь по ночам? Судимости есть? — Нет. — А татуировка откуда? — Сделала. — Сама? — Да. — Могла инфекцию внести. Кто живет напротив? — Люди. — Какие? — Хорошие. — А руки почему в крови? — Утку потрошила. — Откуда утка? — Из лесу, вестимо. Дедулечка мочит, а я их тушу. Жарю, то есть. — Введите потерпевших! — крикнул тот, что стоял ближе к двери. В квартиру вошла большая группа людей. — Кто кричал «убийцы»? — Это не я. — А кто кидал топор в проезжающие машины? — А-а-а… это соседи сверху. Они метят в меня, но каждый раз промахиваются. — И зачем же они метят? — Потому что я вызываю к ним водопроводчика. — Зачем? — Да течет у них все. Вы посмотрите, по какому куску штукатурки лежит на плечах моего пальто. А у них старческий аутизм, они дверей никому не открывают. Как в дверь звонок, они хвать топор и к телефону. — Ты слесаря вызывала? — Ну я. — Вот только выдь на балкон. Но промахиваются. — А кастрюли в святую церковь тоже соседи кидали? — Ну конечно. Когда потерпевшие ушли, сильно хромая и крестясь, румяный добрый молодец сел напротив Жени и глаза его слегка потеплели. — Плохо ты живешь, Жень. Шумно, грязно, соседям не даешь покоя. — А откуда вы знаете, как меня зовут? — Да весь подъезд говорит: эта Женя из 12 квартиры водит к себе бомжей, моет их под душем, брызгает «Рейдом»… Неблагополучная она. Женя высморкалась и вздохнула. — Паспорт неси… Ишь ты, Крамская! Чем занимаешься? — Рисую я. — Неужели тебе нравится так жить? — Я живу хорошо. Весело. — А глаза-то невеселые. — Да температура у меня. — А шею почему не моешь? — Я обязательно сделаю это на-днях. — И на биржу сходи. Они осмотрели шкафы, пожелали всего доброго и сказали, что теперь будут часто сюда приходить. Женя вяло сжевала спортивную утиную ногу, потому что она все-таки пережарилась во время перекрестного допроса, вытерла пальцы в ожогах и крови полотенцем, поплакала от обиды,
хулиганка
Жила-была одна девочка. Звали ее Женя, что уже создавало много сложностей. Сложения она было плотного, характера говнистого, волоса темно-рыжего, но самое главное, что она очень любила хулиганить. В любое общество она вносила панику и дискомфорт, поскольку делала противоположное тому, что в этом обществе принято. Она могла страшно выматериться за столом, усаженным чинными, хорошо воспитанными гостями, которые кушали тушеных вальдшнепов, редьку, салат «Оливье», масло, помидоры и сыр. Сама она при гостях почти ничего не ела, но стоило им выйти на балкон посмотреть салют, как Женя стремглав бросалась к чужим рюмкам и фужерам, допивала из них водку и шампанское, жадно рвала зубами дичь с блюда, хватала и мяла пальцами помидоры, чайной чашкой черпала из общего блюда салат и ела его. Потом она наскоро вытирала рот скатертью и присоединялась к смотрящим салют. Тут-то и начиналось главное хулиганство. Она гнусно приставала к невесте сводного брата, потом щупала самого сводного брата сквозь штаны, потому что искренне не знала, на ком ей остановиться: они оба были приятной наружности. Сводный брат молча пятился от нее, округлив глаза, потому что был хорошо воспитан. Его невеста сначала шутила, а потом тоже пятилась, а вскоре они и вовсе ушли, не дождавшись сладкого и сославшись на токсикоз. Конечно. Кому это надо. Мрачная Женя продолжала наливаться шампанским и фраппировать гостей. Одну женщину уже долго бил по спине офицер, поскольку она поперхнулась. А поперхнулась она оттого, что Женя предложила ей попробовать «заебательски охуительные пирожки». Вскорости подали сладкое. Шампанское и водку убрали. Женя стала время от времени заходить в свою комнату и возвращаться оттуда все более и более окосевшей. И если б кто подглядел за ней в дырку от замка, заткнутую куском рубашки, то увидел бы, как она, воровато оглядываясь на дверь, пьет из горлышка водку, ставит ее в платяной шкаф, хватает со стула рубашку своего любимого, который куда-то провалился, и остервенело нюхает ее в области воротника. Когда Женя в очередной раз исчезла в своей комнате, гости вдруг услышали дикие удары в стену и леденящие душу вопли: «Где ж ты мой золотенький?! На кого ж ты меня, сука, бросил?!»… Гости из вежливости и любопытства притихли, помолчали, а потом стали резко собираться. Конечно, это было очень нехорошо. Такие ужасные вещи происходили не раз и не два, и вскоре бедные родители Жени, не имея желания и возможности с ней жить, отвели ее в темный лес и оставили там к чертовой бабушке. Она слегка поплутала, поныла, но после нашла для себя избушку и зажила в ней одинокой хулиганской жизнью.Когда к Жене ворвались менты, она жарила в сковороде дикую утку, предварительно переломав ей все кости молотком. Готовить ей всегда было в лом, но жажда мясной еды заставила ее взять у дедушки-охотника эту утку — худую, со злобной харей, пахнущую тиной и обосравшуюся во время убийства. Женя кропотливо ощипала ее, опалила пух, сделала надрез меж килем и пухлой плавательной гузкой, залезла туда рукой и стала тянуть из нее кишки, желудок, сердце и все остальное. Потом она схватила молоток и стала плющить ее, безголовую, с остатками крыл и без перепончатых ног. Потом вымазала ее польской приправой, положила в сковороду и придавила мощной крыгой. И только она задумала ощипать ей всю голову, а на макушке оставить островок и поставить его стоймя при помощи лака для волос, как в дверь позвонили. В квартиру резво вбежало 6 ментов с автоматами, крича: «Уголовный розыск!» — Опять хулиганишь! — кричали они. — Кто еще есть в квартире?! Где сожитель?! Где лица кавказской национальности?! Где родственники?! Кто живет напротив?! Чем пахнет?! Женя была чуть жива от пьянства, бронхита и температуры и, охуев от обилия вопросов, села на табуреточку, пригладила взъерошенные волосы и сказала: — Что? — Я тебе покажу что! — крикнул самый маленький из них и приставил к жениному носу автомат. — Засучите ей рукава! Они обступили ее и стали рассматривать руки. — А-а-а, кровь пускаешь по ночам? Судимости есть? — Нет. — А татуировка откуда? — Сделала. — Сама? — Да. — Могла инфекцию внести. Кто живет напротив? — Люди. — Какие? — Хорошие. — А руки почему в крови? — Утку потрошила. — Откуда утка? — Из лесу, вестимо. Дедулечка мочит, а я их тушу. Жарю, то есть. — Введите потерпевших! — крикнул тот, что стоял ближе к двери. В квартиру вошла большая группа людей. — Кто кричал «убийцы»? — Это не я. — А кто кидал топор в проезжающие машины? — А-а-а… это соседи сверху. Они метят в меня, но каждый раз промахиваются. — И зачем же они метят? — Потому что я вызываю к ним водопроводчика. — Зачем? — Да течет у них все. Вы посмотрите, по какому куску штукатурки лежит на плечах моего пальто. А у них старческий аутизм, они дверей никому не открывают. Как в дверь звонок, они хвать топор и к телефону. — Ты слесаря вызывала? — Ну я. — Вот только выдь на балкон. Но промахиваются. — А кастрюли в святую церковь тоже соседи кидали? — Ну конечно. Когда потерпевшие ушли, сильно хромая и крестясь, румяный добрый молодец сел напротив Жени и глаза его слегка потеплели. — Плохо ты живешь, Жень. Шумно, грязно, соседям не даешь покоя. — А откуда вы знаете, как меня зовут? — Да весь подъезд говорит: эта Женя из 12 квартиры водит к себе бомжей, моет их под душем, брызгает «Рейдом»… Неблагополучная она. Женя высморкалась и вздохнула. — Паспорт неси… Ишь ты, Крамская! Чем занимаешься? — Рисую я. — Неужели тебе нравится так жить? — Я живу хорошо. Весело. — А глаза-то невеселые. — Да температура у меня. — А шею почему не моешь? — Я обязательно сделаю это на-днях. — И на биржу сходи. Они осмотрели шкафы, пожелали всего доброго и сказали, что теперь будут часто сюда приходить. Женя вяло сжевала спортивную утиную ногу, потому что она все-таки пережарилась во время перекрестного допроса, вытерла пальцы в ожогах и крови полотенцем, поплакала от обиды,
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (59) »