М.В. Хлебников «Теория заговора». Историко-философский очерк

монография

²⁰¹⁴

Алевтине

ВВЕДЕНИЕ

События начала 90-х годов в России достаточно серьёзно подорвали позиции концепции общественно-экономических формаций, которая интерпретировала историю как реализацию схемы поступательной смены одной общественно-экономической формацией другой. При этом каждая последующая формация понималась как более прогрессивная по сравнению с предыдущей, что и объясняло объективно-неизбежный характер социально-исторического движения. С этих позиций «реставрация капитализма» в России не могла быть действительной, а если и могла быть таковой, то тогда, по крайней мере, существенной ревизии требовала сама концепция формационного развития. Надо понимать всю сложность процессов, идущих в современных гуманитарных науках, находящих своё отражение в поисках новых методологических подходов. «Теория заговора», в данном контексте, не является модернистской концепцией. В её генетическом ядре можно обнаружить и отзвуки формационного подхода. Вот как об этом говорит современный российский исследователь: «Те, кто остался верным ортодоксии, оценили происшедшие исторические перемены как “противоестественные” и прибегли при их объяснении к схемам, которые призваны доказать “искусственный” характер крушения СССР и социализма. Главной для них оказалась концепция “заговора”, усматривающая причины драматического катаклизма в происках мирового империализма, в первую очередь США, умело оперевшихся в самом СССР на “агентов влияния”»^{1}. Подобное замечание, совершенно верное, тем не менее не исчерпывает собой всей полноты вопроса.

Мы сталкиваемся со следующим феноменом: «теория заговора», преодолев рамки маргинальности, становится важнейшим элементом общественного сознания, оказывает прямое воздействие на саму направленность социально-политических процессов. Слова современного западного автора: «Под широким потоком истории человечества струятся скрытые подводные течения тайных обществ, которые в глубинах часто определяют изменения, происходящие на поверхности»^{2}— на сегодняшний день не вызывают большого удивления, а для многих наших современников являются даже банальностью. Влияние «теории заговора» можно проследить на нескольких уровнях. Всё большее влияние «теория заговора» оказывает на оценку событий как локального, так и международного значения. Так, по данным Аналитического центра стратегических социальных и политических исследований ИСПИ РАН 40% опрошенных охарактеризовали действия США в Афганистане после сентября 2001 г. как операцию по установлению Америкой «нового мирового порядка»^{3}. Несовпадение между официальной, «легитимной» трактовкой событий и представлениями об этих событиях в массовом сознании создают устойчивую основу бытования «теории заговора».

Более того, сторонниками данной точки зрения являются люди, обладающие достаточно высоким социальным и образовательным статусом. Конспирологические настроения получают ещё большее усиление на фоне массового падения доверия к средствам массовой информации, когда 35% респондентов заявляют о преднамеренном искажении информации в СМИ^{4}. Переосмысление исторических событий в духе «теории заговора» всё чаще приникает в среду даже профессиональных учёных. Всё это сопровождается известными оговорками, призванными смягчить эффект использования конспирологических схем. Так, трагические события, связанные с массовыми репрессиями в конце тридцатых годов прошлого века, становятся объектом применения концептуальных схем «теории заговора». Это приводит к парадоксальному подтверждению адекватности размаха и жестокости репрессий гипотетической опасности, которую представляли собой репрессированные. Сошлёмся на работу А. В. Шубина, в которой последовательно проводится данная точка зрения: «Юридическая процедура сталинского следствия и суда не выдерживает критики. Но это ещё не значит, что ложно обвинённые во вредительстве и шпионаже люди вообще не занимались оппозиционной работой… и не собирались, в случае устранения Сталина, проводить иной курс»^{5}. Подобная версия рождает и определённые выводы о правомочности политических процессов тех лет: «Да, обвинения фабриковались. Но фабриковались ли они целиком? Были ли обвиняемые на сталинских процессах “невинными агнцами” или они действительно сопротивлялись сталинскому курсу?»^{6}

Обратим также внимание на то, что конспирологическая лексика в настоящее время во многом формирует политический дискурс социума: «заговор олигархов», «заговор спецслужб» и т. д. Отметим, что подобной лексикой оперируют социальные и политические силы, зачастую выступающие как антагонисты по отношению друг к другу, что также свидетельствует, как минимум, о восприимчивости к конспирологическим схемам как широких слоев населения, так и политического истеблишмента современной России. Говоря о значении «теории заговора» для российского политического пространства, сошлёмся на слова современного исследователя: «Есть все основания утверждать, что в течение последних пятнадцати лет конспирология стала составляющей мейнстрима и даже больше того — основой всей российской политики»^{7}. Характеризуя данную особенность российского политического сознания, известный журналист М. Соколов выводит её из «конспирологического склада русского ума»^{8}. Не соглашаясь со столь крайними суждениями, отметим, тем не менее, актуальность подобных высказываний, их явную соотнесённость с реальными политическими процессами, которые, в свою очередь, укоренены в социальной действительности.

Конспирологические схемы, те или иные вариации «теории заговора» используются не только фундаменталистскими, консервативными политиками, но и теми социально-политическими группировками, партиями, которые придерживаются либерально-демократических взглядов, или, по крайней мере, декларируют их. Здесь мы можем не согласиться со слишком категоричным мнением отечественного исследователя: «Вообще пропаганда левых основана преимущественно на “теориях заговора”. И это неудивительно. Ведь в самом фундаменте коммунистической идеологии уже заложен вселенский “заговор” “капиталистов-эксплуататоров” против “пролетариев-эксплуатируемых”»^{9}. Адекватным подтверждением нашему несогласию