- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (101) »
сутулого буркнул:
— Пусть идёт, куда шёл, Дон.
— И правда, пусть идёт. — встряла женщина.
Ей не было дела до Вашингтона Фальконера. Её тронуло отчаяние, плескавшееся в глубине глаз юноши. Хорошенького, надо сказать, юноши. Натаниель всегда привлекал внимание представительниц противоположного пола, но пользоваться этим в своих целях жизнь его ещё не научила.
— Ты здорово смахиваешь на янки, сынок. — задумчиво сказал сутулый.
— Во-во! Сдаётся мне, что насчёт Фальконер-Куртхауса он брешет! — воспрянул духом дубильщик, — Ты хоть был там, а?
— Да уж будь уверен! — отрезал юноша, внутренне холодея.
Вашингтона Фальконера он знал лично, ибо дружил с его сыном. Только вот в Фальконер-Куртхаусе не был ни разу.
Дубильщик не унимался:
— Ой ли? Назови-ка нам тогда, умник, любой город на полдороге отсюда до Фальконер-Куртхауса.
— Ну, назови! — потребовал сутулый, напрягшись.
Натаниель угрюмо молчал.
— Шпиона словили! — восторженно завопила в дымину пьяная бабёнка.
— Ах, ты, гнида северная! — рявкнул торжествующе дубильщик, выбрасывая ногу, чтобы пнуть Натаниеля.
Юноша увернулся и успел заехать обидчику кулаком по рёбрам, прежде чем на него посыпались удары со всех сторон. С расквашенным носом и напухающим глазом молодой человек через минуту был припёрт к стене отеля. Чья-то рука рванула на нём сюртук, выудив из внутреннего кармана блокнот. Натаниель на миг встретился взглядами с чернокожим возчиком. Негр был всё так же невозмутим. Даже когда белые молодчики согнали его с облучка, объявив, что телега конфискуется и поедет за смолой на Франклин-стрит, где вёлся ремонт дороги, на его физиономии не отразилось ни малейшего неудовольствия. Толпа расступилась, пропуская воз, а негр незаметно выбрался из толчеи и исчез.
Натаниэля тем временем притиснули к решётке и сноровисто привязали рядом с несчастным в растерзанной одежде. По мостовой разлетелись страницы одной из книг юноши, переплёт которой разорвался под чьим-то башмаком. Толпа выпотрошила саквояж Натаниэля, найдя там лишь грязное бельё, бритву, да ещё пару книг.
— Откуда вы? — спросил молодого человека вполголоса его товарищ по несчастью, лысеющий дородный крепыш.
— Из Бостона, — честно ответил Натаниэль, отводя глаза от кривляющейся перед ним бабы с бутылкой, — А вы, сэр?
— Из Филадельфии. Я здесь проездом. Увлекаюсь церковной архитектурой, и дёрнула же меня нелёгкая воспользоваться пересадкой с поезда на поезд, чтобы осмотреть местный собор святого Павла… — он сокрушённо вздохнул, — Сломали вам нос?
— Вряд ли сломали. Разбили просто.
Текущая из ноздрей кровь солоно ощущалась на губах.
— И глаз заплывает. Синячище будет — ого-го! Сражались вы, как лев, любо-дорого было посмотреть. Могу я полюбопытствовать, каков род ваших занятий?
— Студент, сэр. Из Йеля. Точнее, был студентом.
— А я — дантист. Доктор Морли Берроуз.
— Старбак. Натаниэль Старбак, — скрывать свою настоящую фамилию при данных обстоятельствах юноша не видел смысла.
— Старбак? — брови дантиста взлетели вверх, — Вы не родственник ли…
— Родственник.
Берроуз помрачнел:
— Не дай Бог им об этом проведать.
— Что они намерены с нами сделать?
Натаниэль никак не мог заставить себя поверить до конца в серьёзность грозящей им опасности. Ну, не среди бела же дня в центре Ричмонда, где есть полиция, судьи, адвокаты! В конце концов, это Америка, а не Мексика какая-нибудь!
Дантист попробовал на прочность путы:
— Речь у них шла о смоле, а где смола, там и перья. Но ведь они пока не знают вашей настоящей фамилии, так ведь?
Пьянчужке надоело гримасничать, она с маху разбила бутылку о камни мостовой и ввязалась в перебранку товарок, делящих грязные рубашки Натаниэля. Рядом с галдящими бабами плюгавый очкарик сосредоточенно листал отобранную у юноши записную книжку, внимательно разглядывая вложенные между страниц бумаги. Там же лежала и вся наличность юноши: целых четыре доллара. Потеря их весьма чувствительно ударила бы Натаниэля по кошельку, но сейчас он страшился другого: его фамилия была указана в качестве адресата на конвертах нескольких писем, одно из которых очкарик уже изучал. Быстро просмотрев остальные конверты, недомерок в упор уставился на юношу и громко произнёс:
— Старбак, да? Ваша фамилия — Старбак?
Толпа притихла. Десятки взоров скрестились на молодом человеке. Вперёд протолкался краснорожий бородач:
— Старбак?
Натаниэль затравленно огляделся по сторонам. Полицией и не пахло. Несколько респектабельного вида джентльменов с любопытством наблюдали за происходящим из здания напротив, не обнаруживая, впрочем, ни малейшего желания вмешиваться. Две-три горожанки глядели на юношу с сочувствием, но и только. Единственный, кто не терял надежды усовестить сограждан, — кальвинистский пастор в тёмном сюртуке и характерном галстуке в виде перевёрнутой «V». Пастырь сорвал голос, и сорвал напрасно, ибо на сброд, чей патриотизм был сдобрен ударной дозой спиртного, его увещевания не производили на малейшего впечатления.
— Что притих, господин хороший? — бородач сгрёб Натаниэля за ворот и вывернул кисть так, что юноша начал задыхаться, — Твоя фамилия Старбак?
Изо рта у него летела слюна и воняло гнилью, густо замешанной на винных парах.
— Да, — прохрипел Нат.
Кроме писем, фамилия была вышита на изнанке его сорочек.
— Родня? — на лбу бородача вздулись вены, белки водянистых зёнок налились кровью. Передние зубы отсутствовали, мутная паутинка слюны свисала с нижней губы на неряшливую бороду, — Ну, отвечай! Родич?
Среди писем, хранящихся в блокноте, имелось одно от отца, так что юноша кивнул:
— Сын.
Бородач издал победный клич (из числа тех, которыми в дешёвых балаганах обмениваются играющие краснокожих дикарей фигляры), и, оставив в покое шею молодого человека, объявил:
— Это сын Старбака! Мы поймали Старбакова ублюдка!
— Господь на небесах! — еле слышно выдохнул дантист, — Теперь вам конец!
Немного нашлось бы имён, упоминание которых заставляло кулаки южан сжиматься крепче, а кровь в жилах кипеть, нежели имя преподобного Элиаля Старбака. Разве что Авраама Линкольна, Джона Брауна да Гарриет Бичер-Стоу на Юге ненавидели сильнее.
Преподобный Элиаль Старбак являлся последовательным противником всего, чем жили и дышали южные штаты. Жизнь свою он посвятил непримиримой борьбе против рабства. В проповедях он вдохновенно бичевал рабовладение, обличал двоедушие южан, высмеивал их пафос, оспаривал доводы. Непримиримая позиция, занятая преподобным в
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (101) »