думать забыл про свою волшбу.
Жнец гнал впереди себя волны страха, давящего и парализующего; посланцы Лийнары бежали… и в то же время понимали: спастись от Него невозможно. Можно лишь вырвать еще немного времени для своего пребывания в мире живых. В мире, который так неожиданно оказался прекрасным и желанным. Так неожиданно… и так поздно.
А вот Тадор Летающий Кинжал не стал позорно удирать. Нет: вместо этого он в отчаянии метнул в Жнеца Душ свой последний оставшийся нож. Метнул без тени надежды; охотник на нежить сразу понял, что не всякая нежить ему по зубам. А то, что когда-нибудь всякий охотник превращается в дичь, Тадор знал уже давно. Равно как и сам тот малоприятный факт, что жизнь-то его на самом деле не вечна. Летающий Кинжал знал об этом; знал, что все равно погибнет — и желал лишь одного. Чтоб неизбежный конец настиг его в бою, а не в постели или подворотне.
Его желание осуществилось…
В отличие от напарника, Ольгерд даже не пробовал сопротивляться. Не помышлял он и о бегстве — ибо трезво оценивал свои силы шансы. Во всем. Так он привык. И поэтому беглый Магистр лишь молча и неподвижно стоял, опустив меч и ожидая, пока огромная коса не пронзит его. Покорно… а может и с достоинством. Как бы то ни было, а предпочитал Ольгерд именно второй вариант.
Раздался звук рвущейся ткани, хруст — и все было кончено. Пронзенное тело Магистра Серого Ордена рухнуло, глухо ударившись о землю.
И только Даррен не побежал… и не стал покорно дожидаться гибели. Равно как и совершать бестолковые действия для успокоения воинского самолюбия. Нет: матерый наемник, выросший в трущобах, был не таков. Слишком много раз доводилось ему сражаться за свою жизнь; слишком много — и Даррен в последнюю очередь хотел бы обесценить все эти разы. Так что верный клинок против жуткого орудия Жнеца наемник поднял ни больше ни меньше, а с намерением победить. И со знанием одной простой истины: все, что разит — твердое, а все, что твердое, можно отбить.
Простая истина — без которой нечего и делать на воинской стезе.
Со зловещим свистом исполинская коса устремилась к Даррену… чтобы со стуком и звоном столкнуться с его мечом. Сила этого столкновения была чудовищной, наемник едва устоял на ногах. Однако устоял — и, главное, не дал вражескому оружию достать себя. Даром что врага такого он встретил впервые.
Жнец отпрянул назад; Даррену в тот момент показалось, что исчадье Хальванморка обескуражено неожиданным сопротивлением. Причем сопротивлением действенным. «Ну-ну, — с насмешкой подумал наемник, — ты-то, небось только беззащитных рубить привык».
Но иронизировать было некогда: опомнившись, Жнец Душ предпринял новую атаку… и все с тем же, безуспешным для себя, результатом. И лишь после третьей попытки Даррен не устоял на ногах; упал на землю, плашмя держа меч перед собой. Прикрываясь им.
И когда Жнец был уже близок к тому, чтобы нанести последний удар, когда роковая коса уже неслась на отважного наемника — тогда его меч неожиданно вспыхнул и засверкал. Но не холодным пламенем Хальванморка; свет, исходящий от клинка Даррена, был ярким, теплым, даже каким-то жизнерадостным. Словно маленькое солнце вспыхнуло в руке наемника; во мраке Темной Долины, посреди безраздельного царства Смерти, такое зрелище смотрелось совсем уж чужеродно.
Коса Жнеца со всей силы врезалась в солнечный клинок… и мгновенно вспыхнула и обуглилась, рассыпалась золой и прахом. Жнец Душа заверещал; кто знает, что именно выражал этот неестественный, не принадлежащий миру живых, звук? Страх? Отчаяние? А может — разочарование? Оттого, что проиграл битву простому смертному?
Вот только Даррену на все это было плевать. Он рывком поднялся с земли, держа перед собой светящийся меч; готовый уже не защищаться, а нападать. С немалым удовольствием наемник наблюдал за Жнецом, как тот медленно отступает, пугаясь солнечного клинка. Но любое удовольствие быстро заканчивается; не желая больше давать врагу передышку, Даррен наконец вонзил меч в огромную призрачную фигуру.
Несколько мгновений наемник смотрел, как Жнеца Душ охватывает огонь, как исчадье Хальванморка разваливается на части. А затем Даррен торжествующе вознес меч над головой… и не удержался, чтобы не прокричать при этом что-то неприличное.
А затем… затем черные облака, сгустившиеся над Долиной, начали расходиться. Совсем. Открывая синее небо и пропуская к мертвой земле солнечные лучи. Сперва светлое пятно, дыра в куполе из облаков, образовалась лишь над головой Даррена. Однако расширялась эта дыра необычайно быстро: налетевший ветер рвал облака в клочья, разметал их, сталкивая меж собой.
В некогда Темной Долине становилось с каждой минутой все светлее. Под солнечными лучами, словно весенний снег, плавились черные стены Хальванморка, и зловещие руины стремительно таяли, уменьшались. А потом остатки облаков — уже серые и не такие устрашающие, пролились дождем. Дождь вышел короткий: всего на несколько минут; Даррена не стал никуда прятаться, да и как следует промокнуть не успел.
— Э-эй! — окликнул наемника голос Салеха.
Даррен обернулся и увидел, что бывший вор в компании двух эльфов бежит к нему. Оказывается, все трое даже забыли о бегстве — когда с замиранием сердца смотрели на схватку своего товарища со Жнецом Душ.
Также от наемника не укрылось, что Ирайа больше не прятала лицо под капюшоном плаща; очевидно, солнечный свет уже не страшил ее. А это означало, что проклятье, наложенное на Лаин, больше не действовало… по крайней мере, на эту девушку.
— Что это было, Даррен? — спросила Ирайа непривычно приветливым, даже каким-то жизнерадостным тоном.
— Видимо… последний подарок Черного Магистра, — устало и вполголоса, словно бы нехотя, отвечал наемник, — прощальный подарок…
Он опустил меч, который уже не сиял как солнце, став обычным куском железа. Затем Даррен подошел к телу Магистра Ольгерда, распростертому на земле; к бывшему врагу и несостоявшемуся союзнику. Наклонившись, наемник поднял с земли хрустальный шар — реликвию Серого Ордена. Похоже, незадолго до смерти Ольгерд обронил ее: Всевидящее Око сиротливо лежало рядом, словно ожидая своего нового владельца.
Как оказалось, ждать ему пришлось недолго.