воспитан в духе пролетарской идеологии. Как оказалось, с другой стороны тоже работала мощная идеологическая машина, но с другой направленностью. Тем более неожиданно воспринимаются мысли «между строк», например, из письма немецкого солдата, учителя по профессии, от 28 июля 1941 г., когда его рота идет победным маршем через неубранные поля России: «Мое сердце болит, когда я это вижу».

Однако подавляющая часть солдат поначалу воспринимала поход на Восток как «туристическую прогулку». В первых письмах рассказывается о бескрайних степях, далеком горизонте, небе, густых лесах. И одновременно — описание хижин, ужасных мест («забытый богом угол»), используются словосочетания «грязная страна», «грязь и большая нужда», причем это касается и стран Восточной Европы. Солдаты и офицеры вермахта смотрели на население восточноевропейских стран свысока, подчеркивали, что много лет понадобится, чтобы навести здесь «немецкую чистоту».

Клаус Латцель в статье, показательно названной «Туризм и насилие»^{15}, пишет о том, что вермахт был инструментом не только политики, но и уничтожения. Сознание солдат, которые находились на фронте, адекватно отражало состояние немецкого общества. Латцель справедливо поставил вопрос об аутентичности, полноте источника и границах интерпретации военной действительности. Он подробно остановился на трех моментах: письма сообщают только о том, что известно солдатам из небольшого периода военных действий; только то, что авторы писем способны выразить словами; то, что авторы могут позволить себе сообщить из цензурных соображений. Некоторые направления исследования этой темы сформулировал Латцель в статье «Полевая почта: размышления о содержательности источника»^{16}.

Автор рассматривает письма как исторический источник на конкретных комплексах писем одного автора, разных авторов, воевавших в разных странах^{17}. Для него было важно, проведя обработку писем, ответить на вопросы об их авторах, о частоте повторений, об их отношении к врагу, к характеру войны («нормальная» война или война на уничтожение?), об отношении к смерти, о позиции относительно советского гражданского населения, об оценке категорий «жертвы», «герои», «долг», «честь» и т. д. Латцель сравнивает солдатские письма Первой и Второй мировых войн и выделяет в содержании писем 52 темы, которые так или иначе упоминаются в письмах. Историк приходит к выводу, что ожесточенность войны середины века берет свое начало в Первой мировой войне, он связывает роль и место вермахта с национал-социализмом^{18}.

К схожим выводам пришел и Мартин Хумбург. Он сосредоточился на анализе полевой почты немецких солдат из Советского Союза в 1941-1944 гг. Группируя темы, которые упоминаются в письмах, автор привлекал для анализа междисциплинарные достижения психологии и социальной истории^{19}. Важно подчеркнуть, что автор работал с письмами, полученными адресатами и сохраненными в архивах. Этот корпус составили 739 писем, написанных 25 солдатами, что позволило ему про вести анализ по 90 темам, затронутым в письмах. Более подробно он выделяет социодемографические маркеры (возраст, профессия, место жительства, социальное положение и т. д.), на основе которых объясняет те или иные пассажи в письмах и пытается уловить изменение настроения авторов. Наконец, третья монография Тило Штенцеля^{20}, который использовал комплексы писем из Библиотеки современной истории Штутгарта, дополняет этот ряд изданий 1998 г.

Диссертация Катрин Килиан посвящена оценке состояния архивной базы, возможностям, которые предоставляют те или иные коллекции писем, в ней подробно охарактеризованы предшествующие документальные публикации^{21}. В этом отношении показательна поистине титаническая работа, проведенная известным публицистом Вальтером Кемповски, который издал документальную хронику «Эхолот» в четырех томах общим объемом в 25 тыс. страниц, охватывающую события в Германии и на фронтах Второй мировой войны в январе и феврале 1943 г. В издании представлены письма, фотографии, воспоминания из самых разных источников^{22}. Исследователи получили труд, который нуждается в анализе и осмыслении, показывает возможности массовых источников в совокупности с другими отобразить объемную картину поведения человека на войне, трансформацию восприятия своего места в ней, пределы его нравственного выбора.

Тайная полиция отслеживала настроения солдат и мирных жителей, в том числе воздействие писем из окружения на общественное сознание. В предназначенном только для нацистской элиты закрытом обзоре СД (февраль 1943 г.) говорилось: «Имеет место убеждение, что Сталинград означает перелом в войне… Неустойчивые соотечественники склонны видеть в падении Сталинграда начало конца»^{23}.

Читатель должен помнить, что немецкие письма, как и советские, подвергались цензуре. Причем это был внешний контроль, когда письмо вскрывалось, зачеркивались или вырезались фразы или выражения, нарушавшие правила цензуры. Это были специальные цензурные отделения, которые отмечали спецштемпелем проверенные письма. Внешняя цензура была барометром, который показывал душевное состояние солдат. В некоторых письмах солдаты упоминают об этой цензуре.

К внутренней цензуре (самоцензура) относилось собственное отношение солдат к тому или иному событию на фронте и возможности об этом рассказать. Немецкие историки, посвятившие данному вопросу несколько исследований, выделяют следующие условия, которые влияли на солдата: принадлежность к той или иной языковой или диалектной группе, собственные представления о мире, религиозное сознание, идеологические стереотипы, тормозившие осознание полученного опыта, сортировавшие его, принадлежность к политическим институтам (государству, союзам, партиям, церкви и т. д.), к определенному поколению, социальному слою^{24}.

Практически в каждом третьем письме из проанализированной нами почты немецких солдат и офицеров сообщается о противнике или гражданском населении. Обозначаются они как «русский»/«русские». Гораздо реже — «Иван», «враг», «злой враг», еще реже встречаются пропагандистские стереотипы: «большевики», «красные», «советские». Очень редко: «собаки», «негодяи», «косоглазые».

Война воспринималась и отображалась по-разному: одно видение было у солдата — стрелка танка на Восточном фронте и совершенно иное у связиста или повара в интендантской роте. На войне не только сражаются, но и меняют место дислокации, беседуют по вечерам, охраняют тыловые коммуникации, бездельничают, пьют хорошее французское вино (офицеры). Как раз об этих буднях идет