и не мог­ли уви­деть его, ок­ру­жен­но­го та­инст­вен­ным кру­гом.

- Приведите Вия! сту­пай­те за Ви­ем! - раз­да­лись сло­ва ме­р­т­ве­ца.

И вдруг нас­та­ла ти­ши­на в церк­ви; пос­лы­ша­лось вда­ли волчье за­вы­ванье, и ско­ро раз­да­лись тя­же­лые ша­ги, зву­чав­шие по церк­ви; взгля­нув ис­ко­са, уви­дел он, что ве­дут ка­ко­го-то при­зе­мис­то­го, дю­же­го, ко­со­ла­по­го че­ло­ве­ка. Весь был он в чер­ной зем­ле. Как жи­лис­тые, креп­кие кор­ни, вы­да­ва­лись его за­сы­пан­ные зем­лею но­ги и ру­ки. Тя­же­ло сту­пал он, по­ми­нут­но ос­ту­па­ясь. Длин­ные ве­ки опу­ще­ны бы­ли до са­мой зем­ли. С ужа­сом за­ме­тил Хо­ма, что ли­цо бы­ло на нем же­лез­ное. Его при­ве­ли под ру­ки и пря­мо пос­та­ви­ли к то­му мес­ту, где сто­ял Хо­ма.

- Подымите мне ве­ки: не ви­жу! - ска­зал под­зем­ным го­ло­сом Вий - и все сон­ми­ще ки­ну­лось по­ды­мать ему ве­ки.

"Не гля­ди!" - шеп­нул ка­кой-то внут­рен­ний го­лос фи­ло­со­фу. Не вы­тер­пел он и гля­нул.

- Вот он! - зак­ри­чал Вий и ус­та­вил на не­го же­лез­ный па­лец. И все, сколько ни бы­ло, ки­ну­лись на фи­ло­со­фа. Без­ды­хан­ный гря­нул­ся он на зем­лю, и тут же вы­ле­тел дух из не­го от стра­ха.

Раздался пе­ту­ший крик. Это был уже вто­рой крик; пер­вый прос­лы­ша­ли гно­мы. Ис­пу­ган­ные ду­хи бро­си­лись, кто как по­па­ло, в ок­на и две­ри, что­бы пос­ко­рее вы­ле­теть, но не тут-то бы­ло: так и ос­та­лись они там, за­вяз­нув­ши в две­рях и ок­нах. Во­шед­ший свя­щен­ник ос­та­но­вил­ся при ви­де та­ко­го пос­рам­ле­ния божьей свя­ты­ни и не пос­мел слу­жить па­ни­хи­ду в та­ком мес­те. Так на­ве­ки и ос­та­лась цер­ковь с за­вяз­нув­ши­ми в две­рях и ок­нах чу­до­ви­ща­ми, об­рос­ла ле­сом, кор­ня­ми, бурьяном, ди­ким тер­нов­ни­ком; и ник­то не най­дет те­перь к ней до­ро­ги.

***

Когда слу­хи об этом дош­ли до Ки­ева и бо­гос­лов Ха­ля­ва ус­лы­шал на­ко­нец о та­кой учас­ти фи­ло­со­фа Хо­мы, то пре­да­л­ся це­лый час раз­думью. С ним в про­дол­же­ние то­го вре­ме­ни про­изош­ли большие пе­ре­ме­ны. Счас­тие ему улыб­ну­лось: по окон­ча­нии кур­са на­ук его сде­ла­ли зво­на­рем са­мой вы­со­кой ко­ло­кольни, и он всег­да поч­ти яв­лял­ся с раз­би­тым но­сом, по­то­му что де­ре­вян­ная лест­ни­ца на ко­ло­кольню бы­ла чрез­вы­чай­но бе­за­ла­бер­но сде­ла­на.

- Ты слы­шал, что слу­чи­лось с Хо­мою? - ска­зал, по­до­шед­ши к не­му, Ти­бе­рий Го­ро­бець, ко­то­рый в то вре­мя был уже фи­ло­соф и но­сил све­жие усы.

- Так ему бог дал, - ска­зал зво­нарь Ха­ля­ва. - Пой­дем в ши­нок да по­мя­нем его ду­шу!

Молодой фи­ло­соф, ко­то­рый с жа­ром эн­ту­зи­ас­та на­чал пользо­ваться сво­ими пра­ва­ми, так что на нем и ша­ро­ва­ры, и сюр­тук, и да­же шап­ка от­зы­ва­лись спир­том и та­бач­ны­ми ко­реш­ка­ми, в ту же ми­ну­ту изъявил го­тов­ность.

- Славный был че­ло­век Хо­ма! - ска­зал зво­нарь, ког­да хро­мой шин­карь пос­та­вил пе­ред ним третью круж­ку. - Знат­ный был че­ло­век! А про­пал ни за что.

- А я знаю, по­че­му про­пал он: от­то­го, что по­бо­ял­ся. А ес­ли бы не бо­ял­ся, то бы ведьма ни­че­го не мог­ла с ним сде­лать. Нуж­но только, пе­рек­рес­тив­шись, плю­нуть на са­мый хвост ей, то и ни­че­го не бу­дет. Я знаю уже все это. Ведь у нас в Ки­еве все ба­бы, ко­то­рые си­дят на ба­за­ре, - все ве­дь­мы.

На это зво­нарь кив­нул го­ло­вою в знак сог­ла­сия. Но, за­ме­тив­ши, что язык его не мог про­из­нес­ти ни од­но­го сло­ва, он ос­то­рож­но встал из-за сто­ла и, по­ша­ты­ва­ясь на обе сто­ро­ны, по­шел спря­таться в са­мое от­да­лен­ное мес­то в бу­рья­не. При­чем не по­за­был, по преж­ней при­выч­ке сво­ей, ута­щить ста­рую по­дош­ву от са­по­га, ва­ляв­шу­юся на лав­ке.