хотелось тебя об этом просить. Я так всегда завидую супружеским парам, которых встречаю в круглосуточных магазинах. Я заглядываю в их корзинки — что они там покупают.

— Разве ты никогда не ходил по таким местам вдвоем с женой? — Я хотела было дотронуться до его руки, но передумала.

— Ходить-то ходил, но я ведь не знал тогда, что я делаю. А теперь знаю. Понимаешь, о чем я? Тогда это было одно занудство, необходимость. А сейчас, с тобой, я знал, что это будет маленькое приключение, игра, от которой мы получим удовольствие. Даже если ничего не купим, это будет…

Он взглянул на меня, но ничего больше не сказал. Я прекрасно поняла, что он имеет в виду, и мне стало его жаль. Но у меня еще оставалось множество дел, куда более важных, чем это. Мне хотелось его утешить, но еще больше хотелось уйти. Все это значило для него гораздо больше, чем для меня.

Мы купили бритву и шампунь, вернулись в гостиницу и расплатились за номер. На улице, ожидая такси, мы обнялись. Я сказала ему, что в следующий раз мы встретимся в Нью-Йорке в конце лета.

Когда подъехало такси, он сказал:

— Знаешь, есть, оказывается, знаменитый рэппер по имени Пес. Снуп Песий Песс.

— Какая разница. Ты для меня всегда будешь единственным Псом в человеческом обличье, которого я любила.

Он кивнул.

— Спасибо, что сходила со мной в магазин.

Казалось, этого должно было быть достаточно, чтобы уловить в воздухе приближение чего-то важного, присутствие, кроме кислорода, чего-то еще. Почему, только прожив жизнь, понимаешь, что предвестники грядущего так же неисчислимы, как стая птиц в вишневой кроне? Из окна такси по пути в аэропорт я увидела нечто такое, что, как я теперь понимаю, непременно должно было меня насторожить и заставить задуматься о происходящем, вместо того чтобы то и дело поглядывать на часы, проверяя, не опаздываю ли я на самолет.

Шофер, крупный пожилой мужчина в бейсболке с надписью «Сан-Диего Падрес», за все время не произнес ни звука, если не считать того недовольного мычания, с каким он засунул мой чемодан в багажник. Меня это очень устраивало, и, сидя на заднем сиденье с мобильником в руке, я коротко отвечала на звонки тех людей, от встреч с которыми уклонялась, пока была в Лос-Анджелесе. Этот метод доведен мной до совершенства — звонишь какой-нибудь знакомой и сообщаешь, что говоришь с ней из такси, по пути в аэропорт, что никак не могла улететь, не поболтав с ней. И она за пять минут выкладывает тебе все, о чем занудливо рассказывала бы часа два за дорогим обедом. Кто сказал, что терпение приходит с возрастом? У меня с годами его становилось все меньше и меньше, и я этим гордилась. Своими успехами я во многом обязана тому, что умею быть в общении любезно лаконичной и от других добиваюсь того же.

Последний из телефонных разговоров я вела с закрытыми глазами и потому не сразу осознала смысл слов, сказанных шофером. Когда я открыла глаза, мне предстало невероятное зрелище: у шоссе сидела женщина в инвалидной коляске.

Было, наверно, часов восемь вечера, и уличные фонари не горели, лос-анджелесскую тьму прорезал лишь движущийся свет автомобильных фар. Мы видели ее в течение какой-нибудь секунды, потом автомобиль промчался мимо, и она исчезла. Но она была там — сначала ее высветили фары машины, ехавшей впереди, потом нашей: женщина в инвалидной коляске у кромки шоссе, словно с небес свалилась.

— Чокнутая. В Лос-Анджелесе полно чокнутых.

Я бросила взгляд в зеркало заднего вида. Таксист уставился на меня, ожидая, что я с ним соглашусь.

— Может, и нет. Может, она там застряла. Да и мало ли что могло случиться.

Он медленно повел головой из стороны в сторону.

— Дудки. Поколесишь с мое по дорогам, еще и не такое увидишь. Хочешь узнать, насколько мир спятил, наймись в таксисты.

Меня это не убедило, и я набрала 911. Пришлось уточнить у водителя, на каком участке дороги мы видели женщину. Он отвечал отрывисто и недружелюбно. Дежурный службы спасения спросил, могу ли я еще что-нибудь добавить, какие-нибудь подробности. Я сказала, что нет, что женщина сидит в инвалидной коляске у обочины скоростной автодороги, то есть ситуация вопиющая, понимаете?

В самолете по пути в Нью-Йорк я только и думала, что о получасе в магазине да еще об этой женщине в коляске. Оба этих воспоминания действовали на меня угнетающе. Но потом мы приземлились, и вся неделя вплоть до встречи с Зоуи у меня была битком забита делами.

От одной только мысли о том, что я встречусь с лучшей своей подругой юности, и о том, что мы собирались делать, у меня начинало сильнее биться сердце. Наш класс отмечал пятнадцатилетие со дня окончания школы, и мы собирались в этом участвовать.

О таких сборищах думаешь с радостью, только пока до назначенной даты еще далеко. Но по мере приближения этого события мой энтузиазм стал сворачиваться, как скисшее молоко. Одной моей половине было любопытно узнать, что стало кое с кем из одноклассников. Но другая ужасалась и паниковала, думая о том, что ее увидят люди, которым принадлежала моя жизнь, когда мне было восемнадцать.

Это теперь меня не волнует мое прошлое, а тогда, в тридцать три, еще как волновало. В то время я куда как легко приходила в смятение. Меня очень даже волновало мнение окружающих о моей персоне. И спустя пятнадцать лет после окончания школы мне хотелось, чтобы большинство моих бывших одноклассников оценили мои успехи, порадовались за меня, позавидовали — не обязательно именно в таком порядке.

У Зоуи все сложилось по-другому, куда хуже, чем у меня. По сравнению с моей, жизнь Зоуи Холланд была настоящим тиром, в котором она исполняла роль мишени. На первом курсе, обнаружив, что беременна, она бросила колледж и выскочила замуж. Виновник случившегося, самодовольный маленький скорпион Энди Холланд, месяца через три после свадьбы стал с удручающей регулярностью (и неразборчивостью) гулять налево. Ни я, ни Зоуи не могли понять, зачем ему вообще понадобилось жениться. У них родилось подряд двое детей.

В один прекрасный день Энди внезапно заявил, что уходит. Зоуи осталась одна с двумя малышами, без специальности, без каких бы то ни было перспектив. Тот факт, что она все же выстояла, впечатлял, поскольку вся ее предшествовавшая жизнь никак не могла подготовить ее к подобным испытаниям.

В нашем классе она была королевой — отличные отметки, куча друзей, и капитан нашей школьной футбольной команды Кевин Гамильтон был в нее влюблен. При одном взгляде на Зоуи у любого перехватывало дыхание.

Но она была таким хорошим человеком, что никто не питал к ней черной зависти.

Она была неисправимой оптимисткой и даже среди своих жизненных бурь свято верила, что если много работать и оставаться доброй,