марта,
Когда отшельник с бородой
В весенней луже видит черта,
А это — месяц молодой.
Когда не в силах подчиниться
Тому, кто властвует над ней,
Воображает ученица,
Что всех наставников умней.
Март поощряет фантазерок,
И потому нигде никто
Мне так не мил и так не дорог,
Как он в распахнутом пальто.
Тот самый март, который, грезясь,
Уже немного и смешон,
Когда любой весенний тезис
Давно поставлен и решен.
И мы прекрасно понимаем,
Что вслед за маем был июнь,
Затем — июль, и обнимаем
Мы вслед за этим хлебный куль.
И рассудительная зрелость
Придет однажды вечерком
И сядет перед камельком.
…А ты еще имеешь смелость
По луже топать каблуком.
И в горле боль, но ты, как птица,
Поешь, что косы всех длинней.
А в мире, в мире что творится!..
Плодят бациллу, жгут свиней.
Лабораторная реторта
Полна тяжелою водой.
Отшельник в луже видит черта.
…Ах, месяц, месяц молодой!
1948
"Мне кажется — стихи твои…"{103}
"Мне кажется — стихи твои
Всё лучше с каждым днем и лучше.
Летящие, как соловьи,
Они сгущаются, как тучи.
Но нет, не надо, чтоб дождем
Упасть на землю довелось им,
А подождем, а подождем —
Белых снегов запросит осень.
И вот тогда из этих туч
Снежинки ринутся, сверкая.
Я чувствую, что ты могуч.
Заманчива судьба такая!"
Так говорил мне голос твой.
И что отвечу я на это?
Я помню: миновало лето,
Казалось, птичья песня спета.
Но вдруг над самой головой
Не в зонах, не в предместьях где-то
Раздался голос громовой.
Гроза под осень. Редкий случай.
Тут ждешь морозца, ждешь ледка,
И вдруг несется вихрь могучий.
Она идет издалека.
Она пришла! Чего же лучше,
И надвое разъялась тьма.
Каких-то букв летели тучи
С библиотечного холма[83].
Рвались холстов каких-то клочья,
Из чьих-то шуб летела моль,
Трещали чьи-то полномочья,
В ночи кончалась чья-то роль.
В какой-то пруд с водой закисшей
Пришелся молнии удар.
Какой-то сыч под ветхой крышей,
Очнувшись, выкрикнул: "Пожар!"
И, опьяненные озоном,
Скакали дети там и тут
По пламенеющим газонам,
Как будто вновь они цветут.
Я, головы не подымая,
Стоял на Каменном мосту[84]
И, грому этому внимая,
Вдруг ощутил, что я расту.
Я чувствовал: высоко где-то,
Куда без крыльев не попасть,
Из ослепительного света
Она возникла, эта страсть.
Она моя, она желанна.
Так озари, ярчайший свет,
И позлащенный крест Ивана[85],
И старый университет[86]!
Фасады школ второй ступени,
Чертоги муз, монастыри
И Черторой[87] в подземной пене —
Всё озари!
Ведь что ты там ни говори —
Горят не только фонари.
Вот если бы горели в море
Нефтеналивные суда,
Вот это — горе, вот — беда.
Вот если бы перегорели
Внезапно в доме провода.
А мы горим, но никогда
Мы рук на пламени не грели.
Вот мне о чем они сверкнули,
Сшибающиеся мечи.
Гори, чтоб чувства не уснули,
И от грозы не трепещи!
Гори, чтоб в громе неустанном
Твой голос, вечно молодой,
Звучал бы и за океаном,
И над землей, и под звездой!
И чтобы над осенней тучей,
Где сольный ключ свой знак вписал,
Творец стремительных созвучий,
Во мрак повержен, воскресал!
Я вечно не имел покоя
И пел не соловьем в листве,
А этой правою рукою
Писал о нашем торжестве!
1948
"Из года в год…"{104}
Из года в год
Негодная погода:
Едва пройдет ненастье,
Волочась,—
Задует ветер
На десятилетье.
Не часто
Ясно
Небо
Хоть
На
Час!
Но
Что ни вечер,
То теплее встречи —
За речью речь
И яства на столе.
Глядишь,
И тает
Сдержанности глетчер.
И — баста!
Ясно
Небо
На сто
Лет!
И над столом
Поблескивает люстра
В сто тысяч электрических свечей,
И пробуждает дремлющие чувства
Сиянье призматических лучей.
И щелкает
Электроотопленье,—
Горят в камине
Вовсе не дрова,
Но будто бы
Трещат при расщепленье
Мельчайшие
Частицы
Естества.
И ты сидишь
У этого камина.
А под ногами не подушка,
Но
Как будто бы разряженная мина,
Безвредная давным уже давно.
1949
Солнце и художник{105}
"Как ты любишь писать мой закат
Где лучи, умирая, горят
На головках у лилий болотных!
Мой закат тебе мил. Не смеши!
Хоронить ты меня не спеши.
Я прошу: на холодных полотнах
Вялой кистью меня не пиши,
Неспособный меня осязать!
Я — не то, что ты хочешь сказать!
1949
