ударили наотмашь. Бомбой. — Он прикрепил раму и выпрямился, чтобы начать с другой стороны. — Что ты думаешь об этой теории, Линн?
— Я же сказала тебе. Я нашла письмо, когда искала журнал для миссис Талбот.
Он повернулся, держа пистолет перед собой.
— Но по какой бы причине они это ни сделали, они обрушили на свои головы весь мир. Хотели они того или нет, им пришлось на себе испытать все последствия.
— Если они выжили, — сказала я. — И если их кто-нибудь не пристрелил.
— Я не могу больше позволить тебе ходить на почту, — сказал он. — Это слишком опасно.
— А как же журналы для миссис Талбот?
— Иди проверь огонь в печке.
Я пошла в дом. Дэвид уже вернулся и теперь снова стоял у камина, глядя в стену. Мама разложила перед камином столик и поставила рядом складные стулья. На кухне резала картошку миссис Талбот. Она плакала, словно это была не картошка, а лук.
Огонь в печи почти погас. Чтобы его разжечь, я сунула внутрь несколько смятых страниц из журнала, и они вспыхнули голубым и зеленым пламенем. На горящую бумагу я швырнула пару сосновых шишек и немного щепок. Одна из шишек откатилась в сторону и застряла в слое пепла. Я протянула руку, чтобы швырнуть ее обратно, и ударилась о дверцу.
В том же самом месте. Замечательно! Волдырь сдерет старую корку, и все начнется сначала. И конечно же, мама стояла рядом, держа в руках кастрюльку картофельного супа. Она поставила ее на плиту и схватила меня за руку, потянув вверх, словно это было доказательство преступления или еще что. Она ничего не сказала, просто стояла, держа мою руку в своей, и моргала.
— Я обожгла ее, — сказала я. — Просто обожгла.
Она осторожно потрогала края старой, засохшей корочки, как будто боялась чем-нибудь заразиться.
— Это просто ожог! — закричала я, отдергивая руку, и принялась засовывать дурацкие поленья Давида в печку. — Это не лучевая болезнь. Просто ожог!
— Ты знаешь, где отец, Линн? — спросила она.
— Там, у заднего крыльца, — ответила я. — Строит свою дурацкую теплицу.
— Он ушел, — сказала она, — и взял с собой Стича.
— Он не мог взять Стича. Стич боится темноты.
Она молчала.
— Ты знаешь, как там темно?
— Да, — сказала она и поглядела в окно. — Я знаю, как там темно.
Я сдернула с крючка у камина свою парку и пошла к двери. Дэвид схватил меня за руку:
— Куда тебя черт понес?
Я вырвалась:
— Искать Стича. Он боится темноты.
— Там слишком темно, — сказал он. — Ты потеряешься.
— Ну и что? Это лучше, чем торчать здесь, — ответила я и хлопнула дверью, придавив ему руку.
Он догнал меня и снова схватил, когда я была уже около дровяного сарая.
— Отпусти, — сказала я. — Я ухожу. Я найду каких-нибудь других людей и буду жить с ними.
— Никаких других людей нет! Черт побери, прошлой зимой мы дошли до самого Саут-Парка. Нигде никого нет. Мы не видели даже тех мародеров. Но вдруг ты на них наткнешься? На тех, что застрелили мистера Талбота?
— Ну и что? В худшем случае они меня пристрелят. В меня уже стреляли.
— Ты ведешь себя как ненормальная. Это ты хоть понимаешь? — спросил он.
— Пришла тут с этим сумасшедшим письмом и всех просто-напросто убила.
— Убила! — Я так распсиховалась, что чуть не закричала. — Убила! А ты вспомни прошлое лето! Кто кого тогда убивал?
— Нечего было срезать через лес, — сказал Дэвид. — Отец говорил тебе не ходить там.
— И что, из-за этого нужно было в меня стрелять? И убивать Расти?
Дэвид так крепко сжимал мою руку, что я думала, он ее сломает.
— У мародеров была собака. Мы обнаружили ее следы вокруг мистера Талбота. Когда ты прошла через лес и мы услышали лай Расти, мы решили, что это опять банда мародеров. — Он посмотрел мне в глаза. Мама права. Паранойя действительно убийца номер один. Прошлым летом мы все немного сошли с ума. Да и сейчас, наверное, это осталось. — А ты берешь и приносишь письмо, напоминая всем о том, что случилось, и о том, что все мы потеряли…
— Я же сказала, что нашла его, когда искала журналы. Я думала, вы обрадуетесь, что оно не пропало.
— Да уж.
Он пошел в дом, а я еще долго стояла снаружи, дожидаясь отца и Стича. Когда я наконец вернулась, никто на меня даже не посмотрел. Мама все так же стояла у окна, и в черном небе над ее головой я увидела звездочку. Миссис Талбот перестала плакать и принялась расставлять на столике посуду. Мама разлила суп, и мы все сели, а когда начали есть, вернулись отец со Стичем. Все журналы отец принес с собой.
— Извините, миссис Талбот, — сказал он. — Если вы хотите, я спрячу их в подвале, и вы будете посылать Линн, чтобы она приносила их по одному.
— Это не важно, — ответила она. — Мне не хочется их больше читать.
Отец положил стопку журналов на диван и сел к столику. Мама налила ему тарелку супа.
— Я принес семена, — сказал отец. — Семена томатов немного набухли от влаги, но зато с кукурузой и тыквами все в порядке. — Он взглянул на меня. — Дверь на почте я заколотил, Линн. Ты, надеюсь, понимаешь? Ты понимаешь, что я не могу больше позволить тебе ходить туда? Это слишком опасно.
— Я же сказала, что нашла его. Когда искала журнал.
— Огонь гаснет, — заметил он.
После того как они застрелили Расти, мне не разрешали никуда ходить целый месяц, потому что они боялись застрелить меня, когда я буду возвращаться. Даже когда я пообещала ходить только длинной дорогой. Потом появился Стич, и ничего страшного не случилось. Мне опять разрешили выходить. До конца лета я ходила каждый день, а потом — когда отпускали. Я просмотрела каждую пачку, наверное, раз по сто, прежде чем нашла это письмо от Клири. Миссис Талбот была права насчет почты. Письмо действительно положили в чужой ящик.
Перевел с английского Александр Корженевский.
Перевел с английского Александр Корженевский.