зрением.

— А что толку, ведь прочитать я все равно не могу. Я ж ничего не понял, — пожал плечами Леха.

— Это потому, что она у тебя сразу закодированная в мозг идет. В журнале так и написано. Сначала ничего не понимаешь, зато потом поймешь, — авторитетно заявил Женька.

Когда Леха убедился, что обучение идет по правилам, он немного успокоился, но червь сомнения все-таки глодал его.

— А вдруг я этот закодированный текст потом не вспомню?

— Так ты для верности его еще взглядом сфотографируй, как разведчики. Сосредоточься и смотри на него минуту, а я время засеку, — предложил Женька.

— Скажешь тоже, минуту, я и так на него уж сколько смотрел, — недоверчиво проворчал Леха.

— Так это ты просто так глазел. А ты смотри пристально. Давай, засекаю!

Леха вытаращил глаза и уставился на страницу учебника.

— Сфотографировал? — через минуту спросил Женька.

— По-моему, не очень.

— Ничего, это мгновенное забывание. Про него тут тоже написано. Главное, не волнуйся. В критический момент у тебя все само собой в памяти всплывет и безо всяких усилий вспомнится, — пообещал Женька.

— Ты думаешь? — с сомнением спросил Леха.

— Это не я думаю. Это передовая научная мысль. Все на благо человека. — Женька важно похлопал по журнальным листам.

С этого дня Леха впервые почувствовал, что наука работает на его благо. Теперь он не засиживался за уроками, как раньше. Стоило ему просмотреть параграф сверху вниз и для верности сфотографировать взглядом, как он был свободен, а вечером честно рапортовал родителям, что уроки сделаны. Целых две недели он с наслаждением вкушал плоды науки, пока однажды не наступил критический момент.

Когда на уроке истории он услышал свою фамилию, то по старой привычке занервничал, но Женька ободряюще кивнул, и Леха воспрянул духом. Он медленно вышел из-за парты и очень медленно пошел к доске, чтобы домашнему заданию было время вспомниться, но, к своему ужасу, понял, что ничего само собой в его голове не всплывает.

— Что же ты молчишь, Потапов? — спросила Нина Петровна.

— Это он сосредоточивается, — с места заступился за Леху Женька.

Леха с благодарностью посмотрел на друга. Тот жестами показывал: давай, давай. А чего там показывать? Леха и сам с удовольствием выдал бы, если бы ему было что. Урок предательски не вспоминался. Когда Леха понял, что ждать, пока все вспомнится само собой, ему придется долго, он стал про себя приговаривать: «Это критический момент. Момент критический». Но и это не помогло.

— Так, значит, урока ты сегодня не знаешь, — сказала Нина Петровна.

И Леха понял, что это последний шанс что-нибудь ответить. И он ответил.

— Я учил, — сказал Леха таким трагическим голосом, что Нина Петровна просто не могла не задать ему наводящие вопросы.

— Ну хорошо, — сказала она. — Кто командовал русским флотом во время русско-турецкой войны?

И тут Леха вспомнил. Сама собой, безо всяких усилий, перед его мысленным взором всплыла картинка из учебника, на которой был изображен портрет адмирала с орденами и с подзорной трубой. Леха так отчетливо представил себе эту страницу с портретом в верхнем левом углу, как будто видел перед собой фотографию, но весь ужас был в том, что на подпись под фотографией мысленного проявителя уже не хватило. Она так расплывалась, что разобрать ее не было никакой возможности.

Леха посмотрел на Женьку и сделал страшные глаза. Женька понял, что в их системе обучения произошла осечка. Надо было срочно выручать друга, и он показал на свои уши.

Леха просиял. Ну конечно, теперь он и сам вспомнил, что фамилия этого адмирала была связана с ушами. Он еще давно хотел ему для наглядности уши пририсовать, но не успел, потому что стал ультрарапидом и времени на то, чтобы засиживаться над уроками, у него не было.

Леха бойко выпалил первую же ушастую фамилию, которая сама собой, безо всяких усилий, всплыла в его памяти:

— Адмирал Ушинский!

— Кто-кто? — переспросила Нина Петровна таким тоном, что Леха сразу понял: всплыло что-то не то.

Он в отчаянии взглянул на Женьку еще раз. Тот с такой силой колотил себя по ушам, как будто хотел, чтобы они совсем отвалились.

— Пьер Безухов, — отчеканил Леха.

Что тут началось! Класс буквально взорвался от хохота. Все прямо животики надрывали, как будто им показывали три кинокомедии сразу. И что обиднее всего, вместе со всеми смеялся Женька.

Конечно, Леха вспомнил, что Пьера Безухова он в кино про «Войну и мир» видел и тот не только не был адмиралом, но вообще не воевал. Только теперь это было все равно.

Вернувшись на свое место, Леха открыл учебник. С верхнего левого угла страницы на него глядел портрет адмирала с орденами и с подзорной трубой, под которым было четко написано: «Ф. Ф. Ушаков».

На этом Лехины злоключения не кончились. На критическом моменте по чтению он вспомнил первую строчку стихотворения, а на русском языке рамочку, которой было обведено заданное на дом правило.

По дороге домой Женька успокаивал друга:

— Это оттого, что ты недостаточно натренировался. Вот позанимаешься по системе еще пару недель — и все четко вспоминать будешь.

Но заниматься по системе Лехе не дали. Теперь каждый день после работы папа не просто спрашивал: «Уроки выучил?» — а проверял, как он их выучил. А жаль. Ведь еще немного — и Леха мог бы стать человеком нового типа.

Собака Баскервилей

  что Леха был везучий. Его частенько преследовали мелкие неудачи, но все они не шли ни в какое сравнение с тем ударом, который судьба уготовила для него на этот раз. Светлана Викторовна, учительница по математике, переехала жить в Лехин дом. Мало того, ее квартира была дверь в дверь с Лехиной. Но самое худшее ожидало его впереди. Мама завела со Светланой Викторовной дружбу. По вечерам они гоняли чаи, и дело дошло до того, что училка предложила позаниматься с Лехой, чтобы подтянуть его по математике. Это в начале летних каникул!

Свалившееся на Леху несчастье здорово его подкосило. Он ходил угрюмый, и в его глазах читалась тоска пожизненно заключенного. Тогда ему на помощь пришел лучший друг Женька — самый идейный человек в школе. Женька читал все подряд, и от этого в голове у него всегда роилось множество идей.

Ребята сидели у Женьки в комнате и думали, что делать, но, как назло, на ум ничего не