издавал его необъятный живот. Клим постоянно слизывал крошки с губ и усов, и язык по-змеиному сновал туда-сюда. Люстра над ними гудела так, словно лампочки вот-вот взорвутся.

Первую бутыль уговорили быстро, и к началу второй Батя совсем окосел. Бессвязно болтал о лесах, о самогонном аппарате, о тракторе. И о земле, которая не выпускает людей со всех окрестных деревень. Макар взял его под локоть и отвел в спальню.

— Давай к нам, малой, — сказал Клим. — Третий нужен.

Ромка посмотрел на Оксану, вжался в нее, словно мог спрятаться от страшных взрослых внутри такой родной, такой теплой мамы.

— Малой, тебе уши прочистить?

— Никуда он не пойдет, — твердо сказала Оксана.

Клим с Макаром переглянулись.

— Вот так вот, — вздохнул Клим, вытирая бороду рукавом. — Не уважают нас москвичи.

Макар похрустел огурцом, облизал пальцы и швырнул пустой бутылью в Оксану. Чуточку промазал, угодив в стену над диваном. Брызнули осколки, Оксане обожгло лицо, на щеке вспыхнула кровью царапина. Макар довольно захрюкал.

— Что вам от нас надо?! — заревела Оксана сквозь слезы. — Выродки! Ублюдки конченые!

Снаружи грянул гром, в деревянных рамах задрожали стекла. Клим посмотрел в пустую кружку и покачал головой.

— Знаешь, Макар, а они не рады гостям совсем.

— Ага. Не нравимся мы им, не годимся. Прям морщатся, видал? Неженки столичные.

Осана боялась смотреть им в глаза. Сначала в них поблескивали только огоньки похоти, но теперь… С каждой кружкой, с каждой фразой, с каждым неуловимым движением там разгоралось нечто более страшное.

— Мы ж для них никто, нахер. Слякоть деревенская, а не люди.

Клим кивнул. Прикурил Батину папиросу и сказал:

— Вот я и думаю, а чего просто так сидеть? Давай малому ухо отрежем, раз он с нами пить брезгует.

Ромка вздрогнул. Клим подтянул к себе нож, которым несколько часов назад Оксана нарезала детям торт.

— Вот, например, глаз. — Клим дотронулся до синяка. — Штука полезная, нужная. А ухо?

Макар наполнил кружки. На троих.

— Я прошу, умоляю вас… Не трогайте детей. — Голос Оксаны застревал во внутренностях, выходил наружу хриплыми стонами. Она понимала, что говорит в пустоту, но не могла иначе. — Забирайте меня, что хотите делайте. Но их оставьте в покое.

Клим к ней даже не обернулся. Он подпилил ноготь, ковырнул заусенец и продолжил, глядя на Макара:

— Без уха ведь тоже все слышно. Сдалось оно ему. Может, новое потом вырастет.

Макар посмотрел на Ромку и подмигнул. Хлопнул по свободному стулу, приглашая. Оксана не могла отпустить сына, не могла разжать пальцы. Она знала, что если сейчас Ромка сядет между этими психами, то она его потеряет.

— Давай, малой, не телись, нахер. Отлипни уже от мамкиной сиськи. Когда еще деревенского самогона попробуешь?

— Прошу… — взмолилась Оксана. — Будьте людьми.

Клим почесал переносицу, подошел к дивану и взял Ромку за ухо.

— Тихо, тихо, хозяйка, не дергайся. А то ведь рубану ненароком.

Маленький кулачок выскользнул из руки Оксаны, а вместе с ним частичка чего-то большого и важного. Будто из любимой семейной фотографии выдрали кусок.

— Мам…

— Все хорошо, милый. Ты только не бойся, я здесь, рядом.

Ромка заменил за столом Батю. Он глотал слезы, дрожащими ладошками поднимал кружку и прикладывался губами к самогону. Когда Клим заставил его сделать несколько больших глотков, Ромку вырвало.

— Злючий самогон в этот раз, ага, — сказал Макар, стуча Ромку по спине. — Горло продирает, дай бог.

Злючий… Эти двое как будто не чувствовали градуса, не пьянели совсем. Самогон их только раззадоривал. Делал злее.

* * *

Злилась и стихия. Раскаты грома походили на серию взрывов, от которых дом содрогался до самого фундамента. В печной трубе выл ветер. Черные окна вспыхивали багровым заревом, будто снаружи бушевал пожар.

Опрокинув очередную кружку, Клим бахнул кулаком по столу.

— Ладно, хорошо разогрелись, добро. Можно и жениться.

— Давно пора, нахер.

Оксане было плевать на себя. Она могла вытерпеть что угодно, последние месяцы брака научили ее этому. Но неспособность защитить детей сводила с ума. Она надеялась, что их отпустят, что ублюдки возьмут свое и исчезнут из их жизни. Но в глубине души Оксана понимала: их не выпустят из проклятого дома. И это она привезла детей сюда.

— Чтобы все по-честному, — проговорил Клим, — пусть невест малой выбирает.

Макар, не сводя взора с Лизы, снял бушлат и достал из кармана складной нож. Блеснуло лезвие. Он присел к невестам, диван под его тяжестью едва не развалился.

— Только чтоб, нахер, без сюрпризов. Дольше проживете.

Клим, напротив, нож отложил и слепил из ладони Ромки кулак с отставленным указательным пальцем.

— Мне выберем. Знаешь считалки? Давай любую.

У Оксаны плыло перед глазами, будто она смотрела на детей сквозь мутное стекло. Указательный палец Ромки между лапищ Клима казался зубочисткой. Лиза кивнула брату, давая молчаливое согласие. Палец уперся в нее.

— Эни, — сказал Клим, так и не дождавшись ничего от Ромки.

Палец указал на Оксану.

— Бени.

Ромка, повинуясь бородатому кукловоду, переводил палец с мамы на сестру, с сестры на маму. Влево — вправо, вправо — влево. Рики — таки, буль — буль — буль, караки — шмаки.

— Эус… Дэус… — Клим говорил медленно, словно надеялся, что Ромка подключится хотя бы к финалу. — Краснодэус…

Макар ударил по дивану и усмехнулся.

— Бац.

Выбор, конечно же, пал на Лизу.

Клим распрямился, хрустнул суставами и подошел к окну. Открыл его, запуская в дом ночь, и втянул ноздрями воздух.

— Так получше. А то развозить начинает. — Он обернулся к дивану. — Ну что, малая, пойдем на коленки.

Клим вернулся на свое место рядом с Ромкой, выпил. Макар взял Лизу за волосы и сдернул с дивана.

— Вали куда сказали, шлюха московская.

Лиза подходила короткими, внимательными шажками — будто по льду пробиралась. Клим не смотрел на нее, уплетая колбасу, утаскивая в рот добычу змеиным своим языком. Он изучал трещины в столешнице и рассуждал:

— Видал, Макар, ситуация? Такая невеста у меня, а все одно хочется малому ухо отрезать.

Макар засмеялся, обдавая Оксану кислым дыханием. Он запихнул нож ей под футболку и медленно срезал лифчик. В брюхе у него клокотало, словно желудок исполнял извращенный свадебный марш.

Клим чуть отодвинулся на стуле и наконец поднял глаза к Лизе.

— Вот я и думаю. Резать? Или не резать?

Лиза была умной девочкой. Она опустилась ему на колени — на самый кончик, подальше от туловища. Но Клим сгреб ее в охапку и усадил между ног, уткнувшись пахом в стройный зад.

— Сиди,