— Нет, — прошептала она, но взглянув в недоверчивое лицо мужчины, поправилась. — Немножко. В самом начале. А потом прошло. И стало приятно. Очень.

— Хорошо, — выдохнул Фолкнер, обернул одеяло вокруг талии и, пересев на постель Саманты — к чёрту приличия, они уже практически женаты, хотя она об этом ещё не знает, — взял её за руки.

— Саманта…

— Сэмми, — поправила она. — Меня все зовут Сэмми. Кроме… опекунов.

— Сэмми. — Фолкнер улыбнулся и легонько коснулся щеки пальцами. — Моя красавица.

— Красавица, ага, — вздохнула девушка, теребя неровно обрезанные кудряшки.

— Красавица! — подтвердил Фолкнер, ни капли не кривя душой. Удивительно, что вчера он этого не заметил, точнее — заметил, но не придал значения. Мало ли на свете симпатичных мальчиков? Но теперь он видел всё — и нежный овал лица, и изящный рисунок губ, и аккуратный носик, и светлую, чистую кожу лица, на которой так легко появлялся румянец. Даже слегка оттопыренные ушки казались ему очаровательными. Но самое прекрасное — это глаза. Огромные, цвета шоколада, осенённые длинными густыми ресницами, сейчас они смотрели на него вопросительно, чуть испуганно и при этом с какой-то затаённой надеждой.

— Сэмми, почему ты не помешала мне? Почему не остановила?

— Потому что я не хотела тебя останавливать, — чуть слышно призналась девушка.

— Но… но я же был для тебя практически незнакомцем! — То, что сам он встретил Сэмми-Саманту менее суток назад, было неважно, Фолкнер знал твёрдо и окончательно, что любит эту девушку, и это навсегда.

— Нет, — покачала она головой. — Я знала тебя. Ты же приходил к дедушке.

— Но мы не встречались! Я бы тебя обязательно запомнил.

— Нет, не встречались. Но я тебя видела. Каждый раз, когда ты приходил, я наблюдала за тобой. Сквозь перила галереи. Или из окна. Дедушка как-то сказал, что когда мне исполнится семнадцать, то он устроит бал, пригласит тебя и познакомит нас официально. А пока, он говорил, рано. Но он так и не успел…

Надежда, зародившаяся в душе Фолкнера, росла с каждым словом девушки. И он решил пойти ва-банк. Приподняв её лицо за подбородок и глядя в огромные глаза цвета шоколада, он торжественно произнёс.

— Саманта Винслоу, я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой. Клянусь любить, почитать и лелеять тебя до конца моих дней. Скажи, есть ли у меня хоть какой-то шанс на взаимность? Могу ли я надеяться на ответное чувство? Если понадобится, я готов ждать сколь угодно долго, только бы ты стала моей.

— Не понадобится, — ответила Саманта, и на её лице появилась счастливая улыбка. — Ждать не понадобится. Ах, Калеб, неужели ты думаешь, что я осталась бы с тобой, — она кивнула на его постель с недвусмысленным пятном, — если бы уже не любила тебя? Но я не думала, что у меня есть какая-то надежда, поэтому хотела хоть раз испытать…

— Сэмми, моя Сэмми! — не дав ей договорить, Фолкнер крепко прижал её к себе, а потом коснулся её губ, узнавая их вкус, их форму, их мягкость, то, что он уже испытывал этой ночью, даже не осознавая, какое сокровище держал в руках, но уже тогда, инстинктивно, боясь её потерять. И в этот раз её губы ответили сначала робко, но уже спустя несколько секунд целовали его с не меньшей страстью.

Нескоро они смогли оторваться друг от друга. В какой-то момент Фолкнер перетащил Саманту к себе на колени, и сейчас она сидела, прижавшись щекой к его плечу и стараясь отдышаться. А он был готов сидеть вот так, держа в объятиях своё сокровище, вечно.

— А ты помнишь, какое сегодня число? — спросил он.

— Четырнадцатое февраля.

— День Святого Валентина. День всех влюблённых. А значит — и наш с тобой тоже. Кажется, Святой Валентин очень постарался, сводя нас вместе. Погоди-ка минутку.

И аккуратно ссадив Саманту с колен, хотя ему совсем не хотелось этого делать, Фолкнер встал, поправил одеяло, чтобы не свалилось, а потом залез в саквояж и вынул оттуда валентинку. Не ту, которую Саманта уже видела, а другую. Мама не обидится, особенно учитывая, что она вообще не в курсе, какая из валентинок предназначалась ей.

— Помнишь, когда ты нашла ту валентинку, я задал тебе вопрос?

— Для чего нам этот праздник?

— Да. Теперь я знаю ответ. Когда или Господь, или чёрт, или оба сразу, оставляют нас в одиночестве, в дело вмешивается Святой Валентин, и всё исправляет. Он подарил мне тебя. Ты примешь от меня эту валентинку?

— Конечно, — со слезами на глазах ответила Саманта, прижимая валентинку к груди. Фолкнер уселся рядом, снова усадил её к себе на колени и прижался губами к её макушке.

— Нет, я не повезу тебя к своему парикмахеру. Думаю, мама что-нибудь придумает, у неё в таких делах огромный опыт.

— Ой, Калеб, твоя мама! Что ты ей скажешь?

— Правду. Она ведь ждёт, что я представлю ей свою невесту. Она её получит.

— Но… Но я же… — не подобрав слов, Саманта просто показала на свою одежду и волосы.

— Это не важно, Сэмми. Моя мама будет счастлива тебя видеть хотя бы только потому, что счастлив я. Она так давно об этом мечтала. А когда она узнает тебя получше, она тебя полюбит, так же как и я. Обещаю!

— Ладно… — девушка доверчиво уткнулась носом в его обнажённое плечо, даже не догадываясь, какую бурю чувств вызвало в нём это невинное прикосновение. — Но я всё равно волнуюсь.

— Кажется, я знаю, как развеять твоё волнение. Вот только… Скажи мне Сэмми, только честно, ты себя хорошо чувствуешь? Ничего не болит?

— Нет, — она потрясла головой, в очередной раз заливаясь краской до ушей. — Я в порядке. Честно.

— Ну, тогда… — задумчиво протянул Фолкнер. — До Чикаго нам ехать ещё около четырёх часов. Завтрак и сборы — это час, максимум — полтора. Знаешь, как мы убьём оставшееся время?

— Сыграем в покер? — глядя на него невинными глазами цвета шоколада, предположила Саманта. Слишком невинными глазами, в глубине которых плясали смешинки.

— Сыграем, но не в покер, — усмехнулся Фолкнер. — И эта игра тебе понравится гораздо больше, обещаю!

И он вновь припал к её губам.