или Супермен), он поставил стул в темноте межгалактического пространства, озаряемого лишь слабым сиянием Агасфера, и сел на него, в глубокомысленной позе мыслителя Родена.

Наверно это забавно, когда радиоактивный плазмоид с хвостом из ионизированного водорода, похожий на комету Галлея в момент приближения к Солнцу — имеет психосферу, как тридцатилетний примат из плоти и крови.

Но это было так. Он был ретром. То есть не дал себе подняться к ледяным высотам постчеловеческого разума, свободного от эмоций — или наделенного совсем другими, непостижимыми.

Странник тщательно хранил свою эмоциональную матрицу, сдувал с нее пылинки, переписывая ее из версии в версию, из тела в тело. Это был не предмет его гордости, а просто память. Как старая детская игрушка или вещь — машинка, обезьянка, зайчик, которая давно не нужна, но выкинуть которую больно, потому что с ней связано что-то дорогое в прошлом… А если она не занимает много места, то зачем ее выкидывать?

Где-то в бесконечной дали мерцала галактическая Нить Персея-Пегаса. Ее крохотной частичкой была галактика Млечный Путь. Когда Странник впервые увидел это своими «глазами», то усмехнулся. Уж очень система галактических нитей, разделенных пустотами-войдами, в разрезе была похожа на паутину нейронов человеческого мозга. Но это всего лишь совпадение, а не «разумный замысел».

Потому что творца у этого механизма нет, если не считать таким творцом слепой хаос. Теперь это было видно еще более выпукло.

Если обычный депрессивный постчеловек может за неделю слепить свою звездную систему, то где тут место Творцу с большой буквы?

Разве что там, за пределами наблюдаемой вселенной, за красным смещением. Или за гранью гибели от «тепловой смерти» или распада протонов, которую им, впрочем, наверняка удастся предотвратить.