Когда сняли колокола со старой церкви, то раздали их в разные отделения совхоза. Они висели на перекладинах, как висельники и отбивали время, будто рынды на корабле. Курин все колокола, вернее всё, что от них осталось, собрал воедино и укрепил на колокольне. Теперь они вместе с Петрухой, поочерёдно, а иногда и вместе, трезвонили по праздникам. Пепеня, как был помошником "милостью Божьей", так им и остался. В зиму был истопником, снег убирал. А по теплу вместе с бабкой Щукиной убирался в храме и вокруг него. Отец Николай даже платил ему скромную, но всё же зарплату.
А курить Пепеня бросил. И всем курякам говорил, грозя окамёлком пальца или кулаком, размером с мяч:
- Три, Бозя попа бум - бум! Низя кури, вонюч с рота синна бяка! - Смотри, Бог накажет! Нельзя курить, изо рта воняет очень плохо!
Храм блистал новыми крестами и куполами так, что его было видно за многие километры от Яркино. Колокольный звон был слышен даже в кабинете первого секретаря райкома.
Как-то раз за церковью проходил пьяненький Юран и увидел Пепеню. Тот сидел на своей "Рыньке", низко опустив голову. Лопатки его, как воробьиные крылышки, торчали под рубахой и мелко вздрагивали. В руках он теребил свою скуфейку. Юран подошёл к Пепене, хлопнул его по плечу и весело спросил:
- Здорово, Пепенько, как здоровенько?
Пепеня поднял заплаканные глаза на Юрана. Они были умными. Не было в них привычной Пепениной глупинки. Вернее сказать, это был взгляд не деревенского дурачка. Только невыносимая печаль и жгучая обида сочилась из глаз вместе со слезами. Таким Пепеню ни Юран, ни кто другой ещё не видели.
- Ты чо это, а? Кто обидел?
- Не - е, - ответил тот, высунул язык и ткнул в него обрубком пальца, потом тем же обрубком покрутил себе у виска. Мол, дурак и разговаривать не умею. Юран не нашелся, чего ему ответить. Нечего было отвечать. Присел на корточки рядом с Пепеней. Долго молча смотрели на уходящее за горизонт солнышко. Потом Юран тихо, буквально, про себя сказал:
- Это ещё не известно, кто глупее, Пепеня... Ты или ... мы.