опасался, потому что не был уверен в своём желании стать бессмертным. Учитывая положение дел в самом Советском Союзе, не говоря о том, каково оно за его пределами, стоило ли так уж стремиться к вечной или хотя бы запредельно долгой жизни?

В итоге Сметаковский пришёл к компромиссу: он не только не передаст свой секрет другим, но и не воспользуется им сам до тех пор, пока окончательно не определится с решением.

А тем временем он носил с собой единственную дозу своего препарата. Совсем мизерная, та помещалась в нерастворимой крошечной капсуле и крепилась за щекой к одному из вставных зубов, чтобы нечаянно не проглотить.

Но при желании для бессмертия было достаточно залезть в рот и раздавить капсулу пальцем.

И вот однажды Сметаковский решился. Его тогда забрали с крупозной пневмонией в одну московскую больницу, где он подслушал разговор между врачом и медсестрой, которые ошибочно посчитали его спящим. Так он узнал, что жить ему осталось всего несколько часов.

Страх смерти пересилил страх перед бессмертием, что бы оно с собой ни несло, поэтому, как только врач с медсестрой покинули палату, Сметаковский раздавил капсулу.

Раз уж смерть неминуема, возможно, препарат успеет спасти ему жизнь.

Тот и впрямь успел, но к тому времени, как он подействовал, Сметаковский погрузился в полубессознательное состояние и начал бредить. Три года спустя, в 1981, он всё ещё бредил, не приходя в себя. Русские учёные, всё-таки определившись с диагнозом, прекратили ломать головы над этим случаем.

Сметаковский явно принял какое-то лекарство, делающее его бессмертным — лекарство, которое невозможно выделить и проанализировать — и оно не даёт ему умереть и, по всей видимости, так будет неопределённо долгое время, а то и вечно.

Но, увы, пневмококки в теле пациента тоже стали бессмертными, и та бактерия — diplococci pneumoniae — с которой началась пневмония, теперь продолжала поддерживать её вечно. Вот почему врачи, будучи реалистами, решили не обременять себя до бесконечности повседневным уходом за больным и попросту его похоронили.