Софья, собирайся в деревню! — сказал отец, когда Соня вошла в комнату.
Соня поглядела на отца, на маму. Шутят? Деревня всегда казалась Соне той волшебной страной, той неведомой и заманчивой страной, куда уходят гудящие по утрам поезда. Ей даже и в голову не приходило, что она когда-нибудь может попасть в лес или на реку… И вдруг: собирайся в деревню!
А может, они нарочно?!
— Правда, правда, — успокоила ее мама. — Собирай своих кукол в дорогу, «барынек» своих. Послезавтра поедем.
Соню охватило горячее счастье, будто река радости залила ее. Она не помнила, как прожила эти два дня. Воспоминание о Тае, о ее матери слегка ранило сердце, но Соня старалась забыть о них. Прибежала к ней Лизка, сидела около нее, помогала ей собирать и одевать куклу. Вместе решали, что взять с собой, каких «барынек» повезти. Будто и не ссорились они с Лизкой, будто и не убегала Лизка от Сони.
Лизка, прощаясь с ней, задумалась.
— Ты уедешь… — прохрипела она уже стоя у двери, — а я с кем?
— С Таей, — не утерпела Соня, чтобы не съязвить.
— Да, с Таей! Она когда водится, когда нет. Хорошо, думаешь?
Соня промолчала. Она знала, что это нехорошо. Но им обеим и в голову не приходило, что они могли бы дружно держаться вместе и не подчиняться Тае. Но разве можно ссориться с Семеновыми? Они богатые!
— Лизка, ты здесь? — А чего тебе? — огрызнулась Лизка. — Ну, здесь. — Мать зовет, да? — спросила Соня. — Не! — Ванюшка весело подмигнул подбитым глазом. — Их никого дома нету. — С утра — уже и дома нету? — удивилась мама. — А их еще вчера всех вихрем закрутило! — Глаз-то тебе кто подбил? — Кто же еще? Хозяин. Хотел по голове, а попал по глазу. Ваня все старался посмеиваться, старался показать, что ему все нипочем. Но у него это плохо получалось — уж очень он был бледный и замученный. На минутку он перестал усмехаться, задумался. — У нас в деревне во ржи перепелов много… — сказал он, ни на кого не глядя, — прямо хоть руками лови. И речка тоже… Хорошая речка! Купайся с утра до ночи. — Что ж, в Москве, значит, лучше? — спросила мама. — Бросил деревню-то!.. — Не, я не бросил. Отец помер, надо деньги зарабатывать. А мать откуда возьмет? А я бы разве бросил… Да тут тоже ничего! — Ванюшка встряхнулся и снова принял бодрый вид. — Только вот хозяин дюже дерется. — Ты что же, Лизка, за него не заступаешься? — сказала мама, с жалостью глядя на Ванюшку. — Совсем ведь его забьет твой отец-то! — Попробуй заступись! — проворчала Лизка. — Живо колодкой заработаешь. Он сразу колодкой в человека швыряет. — Ох, всех бы я вас забрала с собой! — вздохнула мама. — Какие-то вы все зеленые… На речку бы вас, на лужок, цветов пособирать!.. На улице послышался топот копыт, подъехала пролетка. — Приехал! — крикнула Соня. Она вскочила, крепче прижала к себе куколку. Мама надела свою черную праздничную жакетку на шелковой подкладке и с шелковой тесьмой, накинула на голову косынку. — Готовы? — спросил отец входя. Он взял корзинку и понес к извозчику. Мама простилась с жильцами, взяла Соню за руку, и они пошли из квартиры. Лизка, Коська и Лук-Зеленый молча последовали за ними. Соня едет в деревню! В деревню! Далеко, туда, где шумят леса, растут цветы на лугу, поют птицы, зреет в траве ягода земляника, куда своими протяжными гудками зовут по утрам паровозы… Соня была рада, что Лизка здесь, и Коська, и Лук-Зеленый. Дружба, значит, все-таки осталась. И как бы все было хорошо, если бы не Тая! Воспоминание о Тае отравило хорошие, взволнованные минуты. Соня влезла на пролетку, уселась рядом с мамой и схватилась за ее рукав, чтобы не упасть. — Прощайте! — крикнула она ребятам. Отец поехал их провожать. Он кое-как примостился сбоку. Извозчик тронул лошадь, и она побежала с места привычной неторопливой рысцой. Соня хотела еще раз оглянуться на ребят, но мешал откинутый верх пролетки. А Лизка, и Коська, и Лук-Зеленый еще долго стояли у ворот и молча глядели вслед. Отец сошел на повороте Второй Мещанской. Дальше ехать он не мог — надо было идти к коровам. Он теперь должен работать за двоих, а на это и времени надо вдвое больше. — Цветы поливать не забывай, — наказала мама уж в который раз. — Красотку получше выдаивай — она тугая. Обед себе вари. Да язык-то свой придерживай, Христа ради! Отец простился с ними и пошел домой. А они поехали дальше, на вокзал, туда, где каждый день гудят поезда и зовут, зовут и тревожат сердце, обещая множество неведомых и нечаянных радостей.
Куда зовут паровозы
Мама укладывала вещи в белую плетеную корзинку, похожую на сундучок. Соня уложила платья своей куколки отдельно, в деревянный ящичек. «Барынек» Соня тоже взяла — отобрала самых добрых и милых. «Барыньки» поместились в коробке из-под конфет. Эту коробку когда-то давно ей подарила Дунечка, и поэтому Соня берегла ее. Да и картинка на коробке очень нравилась Соне — там на густой еловой ветке висела серебряная подкова и серебряными буквами было написано: «На счастье». Отец утром, сразу после чая, пошел за извозчиком. Соня поспешно одела свою куколку Герду в красное пальтецо и синюю шапочку и сама оделась. Она сидела в своей белой с голубой подкладкой панаме, с куклой на руках и ждала. Сердце билось и дрожало, глаза расширялись от волнения. — Что это глаза-то как вытаращила? — улыбнулась мама. Но Соня будто не слышала. Почему это папы так долго нет? Ведь они могут опоздать на поезд! — Поглядите тут за мужиком-то, — попросила мама Анну Ивановну. — Голодный насидится — такой он у меня беспомощный! Около хлеба будет сидеть — отрезать не догадается. — Погляжу, погляжу! — успокоила ее Анна Ивановна. — Сама сварю. Не все ли равно — на двоих или на троих сварить! — А с печкой-то справитесь? — Ну, вот еще, хитрое дело! Пришла прощаться Раида, худенькая, бледная, усталая. — Ох, Никоновна, взяли бы вы и меня с собой! — сказала она. — Уж сколько я лет по траве не ходила! Прибежала Лизка проводить Соню. Неожиданно, стесняясь и задевая за углы, в комнату просочился Коська. Он встал у двери и молча глядел на перевязанную веревкой белую корзинку, на Соню, сидящую в панаме. Вдруг дверь с шумом открылась, и появился чумазый, с синяком под глазом Ванюшка — Лук-Зеленый.
— Лизка, ты здесь? — А чего тебе? — огрызнулась Лизка. — Ну, здесь. — Мать зовет, да? — спросила Соня. — Не! — Ванюшка весело подмигнул подбитым глазом. — Их никого дома нету. — С утра — уже и дома нету? — удивилась мама. — А их еще вчера всех вихрем закрутило! — Глаз-то тебе кто подбил? — Кто же еще? Хозяин. Хотел по голове, а попал по глазу. Ваня все старался посмеиваться, старался показать, что ему все нипочем. Но у него это плохо получалось — уж очень он был бледный и замученный. На минутку он перестал усмехаться, задумался. — У нас в деревне во ржи перепелов много… — сказал он, ни на кого не глядя, — прямо хоть руками лови. И речка тоже… Хорошая речка! Купайся с утра до ночи. — Что ж, в Москве, значит, лучше? — спросила мама. — Бросил деревню-то!.. — Не, я не бросил. Отец помер, надо деньги зарабатывать. А мать откуда возьмет? А я бы разве бросил… Да тут тоже ничего! — Ванюшка встряхнулся и снова принял бодрый вид. — Только вот хозяин дюже дерется. — Ты что же, Лизка, за него не заступаешься? — сказала мама, с жалостью глядя на Ванюшку. — Совсем ведь его забьет твой отец-то! — Попробуй заступись! — проворчала Лизка. — Живо колодкой заработаешь. Он сразу колодкой в человека швыряет. — Ох, всех бы я вас забрала с собой! — вздохнула мама. — Какие-то вы все зеленые… На речку бы вас, на лужок, цветов пособирать!.. На улице послышался топот копыт, подъехала пролетка. — Приехал! — крикнула Соня. Она вскочила, крепче прижала к себе куколку. Мама надела свою черную праздничную жакетку на шелковой подкладке и с шелковой тесьмой, накинула на голову косынку. — Готовы? — спросил отец входя. Он взял корзинку и понес к извозчику. Мама простилась с жильцами, взяла Соню за руку, и они пошли из квартиры. Лизка, Коська и Лук-Зеленый молча последовали за ними. Соня едет в деревню! В деревню! Далеко, туда, где шумят леса, растут цветы на лугу, поют птицы, зреет в траве ягода земляника, куда своими протяжными гудками зовут по утрам паровозы… Соня была рада, что Лизка здесь, и Коська, и Лук-Зеленый. Дружба, значит, все-таки осталась. И как бы все было хорошо, если бы не Тая! Воспоминание о Тае отравило хорошие, взволнованные минуты. Соня влезла на пролетку, уселась рядом с мамой и схватилась за ее рукав, чтобы не упасть. — Прощайте! — крикнула она ребятам. Отец поехал их провожать. Он кое-как примостился сбоку. Извозчик тронул лошадь, и она побежала с места привычной неторопливой рысцой. Соня хотела еще раз оглянуться на ребят, но мешал откинутый верх пролетки. А Лизка, и Коська, и Лук-Зеленый еще долго стояли у ворот и молча глядели вслед. Отец сошел на повороте Второй Мещанской. Дальше ехать он не мог — надо было идти к коровам. Он теперь должен работать за двоих, а на это и времени надо вдвое больше. — Цветы поливать не забывай, — наказала мама уж в который раз. — Красотку получше выдаивай — она тугая. Обед себе вари. Да язык-то свой придерживай, Христа ради! Отец простился с ними и пошел домой. А они поехали дальше, на вокзал, туда, где каждый день гудят поезда и зовут, зовут и тревожат сердце, обещая множество неведомых и нечаянных радостей.