причиной действовать максимально решительно, — ответил Черчилль.

— Но как именно, Уинстон? — Рузвельт вытянул руку, подчеркивая свои слова. — Вы сами сказали. Мы могли бы собрать наши армии, но что дальше? Что, если немцы просто уничтожат их одним ударом своих ракет или бомб? А что, если они снова атакуют Лондон, чтобы закончить то, что начали? Вы сами сказали, что это оружие могло бы быть доставлено и самолетом.

— Мы уже принимаем меры. Правительство рассредоточивается в ряд защищенных бункеров по всему Королевству. Вы говорите верно. Обычные методы войны уже не применимы. Мы не можем бросить на врага массу людей или стали, потому что только создадим для него привлекательную цель. Наши города также уязвимы. Нашим военным теперь придется действовать по иному, подобно тому, как наши адмиралы приняли решение выстроить корабли широкой сетью вместо одной сосредоточенной боевой группы. Что-то подсказывает мне, что теперь средством ведения войны станут корабли, самолеты и ракеты, а не массовые армии. Но однажды, если мы намереваемся победить, нам придется двинуться на Берлин.

— Однажды так и будет, — сказал Рузвельт. — И я хочу лишь надеяться, что мы оба доживем до того момента, когда сможем это увидеть.

Они оба на минуту замолчали, словно переваривали эту мысль, осознавая собственную смертность, как и уязвимость своих народов перед немецким чудо-оружием. Затем Рузвельт продолжил, его голос был ровным и серьезным, и в нем отчетливо звучала сталь.

— Позвольте сказать, господин премьер-министр. Мы ни коим образом не окажется запуганы немцами, ни на единую минуту. У нас огромная страна. Если будет нужно, мы переместим наши заводы вглубь континента, в Скалистые горы, туда, куда не достанет ни одна ракета. Мы построим арсенал, которого мир не видел никогда. Мы начнем с самолетов и кораблей, как вы и предполагаете. Я намерен в самое ближайшее время вцепиться Германии в горло, но пока мы не сможем этого сделать, я буду бомбить ее с каждого аэродрома в зоне досягаемости, есть у них ракеты или нет. Мы построим три бомбардировщика на каждую вражескую ракету, если так будет нужно, и мы сделаем это. И помоги нам Бог.

— Лучше не скажешь! — Согласился Черчилль, хлопнув по столу открытой ладонью.

— Что же касается флота, я не думаю, что Германия сможет причинить нам беспокойство на Тихоокеанском побережье, хотя с большой вероятностью это сделают японцы. Как вы считаете, мог ли Гитлер поделиться этой технологией с Японией?

— Ни в коей мере, — твердо ответил Черчилль.

— В таком случае, я полагаю, что мы сможем сдержать японцев, если они решат вмешаться, задействовав чуть более трети нашей военной мощи. Прежде всего Германия. Мы можем некоторое время удерживать японцев в страхе, если дадим им понять, что наши силы на базах в Тихом океане готовы к бою. Я должен сказать вам, что адмирал Киммел привел Тихоокеанский флот в полную боевую готовность, а Макартур перевел свои войска на Филиппинах на режим военного времени. Если японцы решат вмешаться, мы заставим их извиниться за это.

— Ваша решимость и уверенность обнадеживают, сэр. Позвольте мне быть откровенным и сказать вам, что мы не считаем, что японцы желают вам добра. У них имеется план по нападению на ваш Тихоокеанский флот в Пёрл-Харборе, однако нынешние события могут привести к отмене этой операции. Возможно, потеря ваших кораблей здесь, в Атлантике, предотвратит многие проблемы на Тихом океане. В этом случае, японское вмешательство будет означать войну. Мы должны понимать это со всей определенностью.

— Согласен… — Сказал Рузвельт, потянувшись к любимому портсигару. — Что же, просто отставьте японцев нам, Уинстон, — сказал он, получав сигаретой по столу.

— Дайте нам знать, если Королевский флот сможет что-либо для вас сделать, — ответил Черчилль. — Со своей стороны я могу заверить вас, что Великобритания сделает все, что в ее силах, чтобы загнать нож в сердце херру Гитлеру и положить конец этой бредовой непристойной мечте о тысячелетнем Рейхе. Вы можете считать все наши острова непотопляемыми авианосцами. Я предлагаю развивать базы в Исландии в качестве перевалочных пунктов для ваших самолетов, перебрасываемых через Атлантический океан. Вероятно, нам придется взять на себя основную тяжесть того, что немцы еще смогут бросит на нас. Безусловно, нас ждет еще одно испытание, и да поможет нам Бог, если они сбросят такую бомбу на Лондон. Я отправил в Германию официальное письмо, в котором указал, что у нас также существует программа по разработке этого оружия, и официально предупредил, что у уничтожу Берлин, Гамбург или любой другой город в случае, если они атакуют нас своим «чудо-оружием». Посмотрим, поверят ли они в это, но я был бы признателен, если у меня появиться нечто большее, чем несколько эскадрилий «Веллингтонов», если они не купятся на мой блеф.

— У вас это есть, Уинстон. Я намерен немедленно задействовать все, что у нас есть, всю воздушную и морскую мощь. Мои адмиралы говорят мне, что большой и эффективный подводный флот также может оказаться очень полезен. С его помощью мы сможем держать немцев на дистанции, пока сами не создадим атомное оружие. Не могу сказать, как скоро это произойдет. Никто не может мне этого сказать. Но однажды это случится, Уинстон. Я вас заверяю. И, клянусь Богом, мы будем с Англией до конца. Не будет никакого сепаратного мира. Мы продолжим эту войну, пока от Германии не останутся дымящиеся руины.

— Именно это я и хотел услышать от вас, сэр. У меня мало сомнений в том, что мы победим. Но мы должны подумать и о русских. Этим летом немцы могут занять Москву. Россия — большая страна. Возможно, им удастся продержаться, но, учитывая нынешние события, мы не можем рассчитывать на это. Что, если они капитулируют? В этом случае немцы могут вернуться к идее вторжения на британские острова в следующем году.

— Не беспокойтесь об этом ни на минуту, Уинстон. Я могу отправить в Великобританию пятьдесят дивизий, если вы попросите об этом.

Черчилль улыбнулся, поднимая бровь.

— Но, Франклин, ребята из Блэтчли-Парк говорят, что у вас не так много силы на руках.

— На данный момент, — заявил Рузвельт. — Но мы действуем быстро, если принимаем решение. Главное заключается в том, что Соединенные Штаты не допустят капитуляции или оккупации Великобритании. Мы будем бороться за вашу свободу всем, что у нас есть.

Черчилль широко улыбнулся.

— Господин президент, — сказал он. — Похоже, что мне хотелось бы попробовать одну из этих кубинских сигар, если вы не возражаете. И, возможно, выпить весь этот бренди до дна.

— Думаю, нам нужно