Литвек - электронная библиотека >> Мария Эджуорт >> Классическая проза >> Замок Рэкрент >> страница 2
присовокупил к тексту некоторые примечания; он размышлял также о том, не перевести ли рассказ Тэди на обычный английский язык, но словечки, которыми Тэди уснащает свою речь, переводу не поддаются; к тому же подлинность его слов, если не сохранить характерную его манеру, могла бы вызвать сомнение. Несколько лет тому назад он поведал издателю историю семейства Рэкрент; убедить его записать свой рассказ стоило известного труда; однако его чувства, относительно — как он выразился — «чести семейства», — восторжествовали над привычной леностью, и с течением времени он завершил свое повествование, которое ныне мы представляем на суд публики.

Читатели заметят, как надеется издатель, что это «повесть времен минувших»; что нравы, описанные на этих страницах, отличны от нынешних; что род Рэкрентов давно уже кончил свое существование в Ирландии, и пьяница сэр Патрик, сутяга сэр Мэртаг, дуэлянт сэр Кит и бездельник сэр Конди являют собой характеры, которые в Ирландии ныне встретишь не чаще, чем сквайра Уэстерна[2] или пастора Труллибера[3] в Англии. Бывает время, когда людям легко снести насмешки над былой своей глупостью и несообразностью, ибо они успели обзавестись новыми привычками и новым сознанием. Нации, так же как отдельные личности, постепенно теряют привязанность к собственной самобытности, и нынешнее поколение скорее забавляет, чем оскорбляет, насмешка над их предками.

Возможно, что вскоре мы сможем подтвердить истинность этих наблюдений на сотне примеров.

Когда Ирландия потеряет свою самобытность вследствие союза с Великобританией[4], она с добродушной улыбкой оглянется на сэров Китов и сэров Конди своего прошлого.


ЗАМОК РЭКРЕНТ [5]


Начато утром в понедельник. [6]

Приняв на себя из дружбы добровольный труд опубликовать «Мемуар о семействе Рэкрент», на землях которого я сам и все мои родные живем.— хвала тебе, господи! — без всякой ренты с незапамятных времен, почту за долг сказать поначалу несколько слов о себе самом. Имя мое Тэди Квэрк, хотя в семействе Рэкрент меня всегда называли не иначе, как «честный Тэди»; позже, во времена покойного сэра Мэртага, помнится, величали меня «старым Тэди», а теперь уж дошло и до «бедного Тэди» — потому как зиму и лето ношу я теплый балахон до самого полу, и очень мне это удобно; руки я в рукава никогда не вдеваю, так что они почитай что новехоньки, хоть на Всех Святых[7] будет уже семь годков, как я им владею, а держится он на одной пуговице под самой шеей, будто плащ[8]. Посмотришь на меня — и ни за что не скажешь, что «бедный Тэди» — отец стряпчего Квэрка; он-то настоящий господин, на бедного Тэди и не смотрит, у него в год доходу полторы тысячи фунтов, а то и побольше, и все с собственных земель, вот он и презирает честного Тэди; но я к его делам никакого касания не имею, как жил я, так и умру, честью и правдой служа семейству. Семейство Рэкрент, с гордостью могу сказать,—одно из самых древних в королевстве. Всем известно, что раньше-то они назывались не Рэкрент, а О’Шоглин и состояли в родстве с ирландскими королями[9], — но то было еще до меня. Дед мой был кучером старого сэра Патрика ОТПоглина, и, помню, я мальчишкой слышал его рассказы о том, что замок Рэкрент перешел со всеми своими землями к сэру Патрику: сэр Улюлю Рэкрент доводился ему двоюродным братом, владел прекрасным именьем, только вот без единой дороги — он всегда говорил: телега куда нужно проедет — и ладно. Бедняга! Оттого он и умер, да еще и доброго коня потерял, и все в один день, в одну охоту! Мне-то надо бы тот день благословлять, потому как поместье перешло прямо к семейству, с одним, правда, условием — на которое сэр Патрик О’Шоглин, как говорят, поначалу никак не соглашался, но потом, видя, чем тут пахнет, передумал, — а именно: должен он был актом парламента принять и носить имя и герб Рэкрент.

Да, вот он тогда и показал всему свету, что он за человек, сэр Патрик. Вступив во владение, задал он такой пир, какого здесь отродясь не видывали; к вечеру на ногах не стоял никто, кроме самого сэра Патрика, который мог перепить хоть кого в Ирландии, не говоря уж о трех королевствах![10] Дом у него круглый год был полон гостей, прямо битком набит, а порой и того больше; многие господа, лишь бы не пропустить приглашения в замок Рэкрент, — и притом не кто-нибудь, а первейшие в стране землевладельцы, такие, как О’Нийлы из Балинагротти или, возьмем, Маниголы с Джульеттиной горки или, скажем, О’Шэнноны из Нового Туллихога, — частенько, когда в доме, хоть убей, не было свободного уголка, предпочитали долгие зимние ночи отсыпаться в курятнике, который сэр Патрик нарочно в этих видах приспособил для удобства своих друзей и вообще любого, если кто вздумает его вдруг почтить своим визитом. И так оно шло и шло. Вся округа восхваляла его до небес. Долгая ему лета! Мне и по сей час уж как приятно смотреть на его портрет — вот он прямо передо мной: представительный, должно, был джентльмен, хоть я его никогда и в глаза не видал, — шея немного коротковата, а на носу такой прыщ, что только диву даешься: на портрете он до сих пор выделяется, хоть и нарисован в юности, но, говорят, до крайности схож. Говорят также, что это он придумал гнать виски из малины — что ж, так оно, верно, и было: во всяком случае никто против того не спорит, да и к тому же на чердаке в замке Рэкрент до сего дня лежит разбитая пуншевая чаша с надписью на сей счет — удивительная вещь! За несколько дней до смерти очень он веселился, — был как раз день рождения его чести, — позвал он моего деда, благослови его, господи! — чтоб тот выпил за здоровье гостей, и себе наполнил бокал до краев, но ко рту донести не смог, больно рука дрожала; и сам же над собой пошутил:

— Что, — говорит, — сказал бы мой бедный батюшка, если б выглянул вдруг из могилы, да увидел меня? Помню, был я совсем мальчишкой, когда он в первый раз налил мне как-то после обеда стакан кларета, да еще похвалил меня, что я поднес его ко рту твердой рукой, не пролив ни капли. Вот моя благодарность — выпьем за него этот бокал!

И затянул свою любимую песню, которой обучил его отец. В последний раз, бедняга, пел он ее в тот вечер, так громко и с таким жаром, а гости подхватили припев:

Кто на ночь ни капельки в рот не берет,

Зачахнет, пожухнет, до срока помрет.

А кто перед сном принимает по малой,

Тот славно живет и умрет славным малым . (Пер. Ю.М. Полякова)

В ту же ночь он и преставился — только все поднялись, чтобы выпить за его здоровье — и трижды прокричать «ура!» в его честь, как он вдруг упал: удар с ним приключился или еще что, только его тут же и унесли; а гости прображничали до