пространство, крик, будучи уже на девяносто девять процентов отрыватели и на один процент пробуждаясь Германом.
Процесс заключительной трансформации, в ближайшие минуты должна была поставить последнюю точку в его преобразовании, сначала замедлился, а затем и вообще прекратился.
Заостренные костные отрасти на ногах, похожие на гротескные петушиные шпоры, немного втянулись назад, но остались торчать уродливым атавизмом. Голубоватый иней начал быстро таять вокруг стоп отрыватели по краям кругу и собираться на паркете в маленькие блестящие лужицы. Люстра слегка покачивалась, и комната казалась полной теней и призраков.
Алекс до сих пор сидел на полу и упершись затылком в стену, истерически хохотал, пуская из уголков рта до самого подбородка потоки слюны. Его лицо пылало огнем безумия.
Откуда с улицы доносилось вой милицейских сирен, которые приближались. Похоже, их вызвал кто-то из напуганных соседей.
Впервые за свою короткую жизнь отрыватели почувствовал дыхание близкой катастрофы.
И отступил.
Он выпрыгнул на улицу просто из окна спальни Алекса с высоты четвертого этажа, желая только одного — поскорее спрятаться в своем Убежища.
Он засиял от радости и взорвался торжествующим смехом, когда увидел как она перехитрила их и заманила в ловушку!.. Когда машина загорелась изнутри, а потом набрала скорость и взорвалась, врезавшись в дерево, его смех перешел в сумасшедший хохот. Самого взрыва он не мог видеть, зато пламя высветило на мгновение из темноты стремительную сухую фигуру, которая быстро удалялась… Сейчас его тайны ничего не угрожало. Но он чувствовал, что вскоре случится еще что-то очень важное — и для тайны, которой он служил, и для него.
Отрыватели-Герман провел уже около получаса за кустами напротив своего дома. Пожарные давно закончили работу и поехали, но служба безопасности еще опрашивала свидетелей — хотя очевидцев происшествия самом деле не было. В лучшем случае рассказывали что-то те, кто выглянул в окно находился на улице только после взрыва неизвестной машины. Еще минут через десять поехал труповоз из городского морга, увозя сгоревшие останки четырех человек, отскоблят из салона и тщательно собрали в радиусе двадцати метров от эпицентра взрыва. Патологоанатомов теперь ждала кропотливая работа, чтобы выяснить единственный вопрос: кто это? Последними, наконец, забрались представители всех служб. Существо, бывшее уже наполовину отрыватели, цеплялась за остатки основы, быстро разрушалась. То, что было наполовину Германом, еще ничего не способным осознать, продолжало оставаться в укрытии. У дома толпились жители, которые обсуждали событие, не столько всех напугала, сколько внесла разнообразие в серое будничную жизнь — сегодня они косвенно оказались причастными к тому, о чем завтра будут передавать в новостях и писать газеты. Большое скопление народа и десятки окон светились, отбирали возможность возвращения в Убежище через окно или, тем более, через подъезд. Казалось, это будет продолжаться всю ночь. Часть сознания, которую отрыватели еще контролировал, изо всех сил пыталась сохранить хрупкое равновесие между черной пропастью разрушения и безумием. Приют был совсем близко, он манил, обещая защиту и спокойствие. Там было безопасно, там… Но решиться сейчас на вылазку означало открыть себя перед десятками глаз, и тогда уже никогда не найти покоя, даже в Приюте. Он погибал. Он словно летел в черный колодец без дна с постепенно угасающей светлой точкой где-то там далеко вверху… Когда в ближайших домах погасла большинство окон, а на улице оставалось с десяток жителей, он приготовился покинуть свое укрытие. Голос близкого Убежища становился все призывнее, и уже почти невозможно было сопротивляться… Он уже поднялся с земли, намереваясь добраться наконец до заветного Убежища… и вдруг его ослепило то невыносимо яркое… Оно бросило его на землю и через мгновение скрутило жестоким пульсирующим спазмом и абсолютной невесомостью. Он мучился под прессом удивительных перегрузок, давили… швыряли… разрывали на мелкие куски… выворачивали мышцы и суставы… Это напоминало агонию. Отрыватели умирал… Я пробуждалось. Вдруг над ним раздался испуганный детский голос: — Мама!.. Здесь страшный бука! Ма-моооо!.. Мальчик лет пяти бежал в маленькой группки людей, которые еще не разошлись. — Мааа!.. Вон там!.. Подбежав к матери, он схватился за ее руку и, продолжая кричать, указывал в сторону кустов. Но женщина только бросила короткий взгляд на заросли и ударила сына по мягкому месту, вычитав за то, что он отошел далеко без ее разрешения. Получив нагоняй, мальчишка разревелся еще громче, и женщина потащила его домой. Почему это побудило забраться быстрее и других.
Впервые он увидел ее так близко после всех тех ночей, проведенных в многочасовом ожидании у крошечного подвального окошка. Увидел и даже прикоснулся к ней… К нему. Он был ужасный и прекрасный, как ничто в мире! В следующее мгновение он вдруг осознал, что тайна умирает… Понял той невероятно длинную момент, когда его рука тянулась к нему, чтобы прикоснуться… Но даже это не могло уничтожить трепетной всепоглощающей
раздел 3 Явление
Эти четверо сразу вызвали у него неприязнь. Как он интуитивно понял, что они появились, чтобы посягнуть на его тайну. Когда у знакомых окнах выключилось свет, бомж почувствовал боль — она не любила света. С тех пор, как он наблюдал за окнами ее Убежища, там всегда было темно. А теперь пришли эти люди… Они приехали вчетвером на дорогой иномарке, которую самоуверенно оставили напротив подъезда. Двое несли большие спортивные сумки. Это его насторожило. Когда через минуту в окнах загорелся свет, он не сомневался ни на секунду, что это именно они проникли в Убежище. Первым его порывом было броситься из подвала туда, чтобы не дать им причинить ей зло, защитить тайну — разве не для этого он сейчас здесь, пройдя трудный и долгий путь?.. Но что-то удержало его на месте, приказав бесплотным, но властным голосом, что его вмешательство потребуется позже, и он должен быть готов. Он должен дождаться своего выхода. К его ногам подбежала продолговатая серая тень и потерлась боком, требуя кормления. Он уже больше десяти дней забывал о нем заботиться, и Крысенок, не приучен добывать пищу самостоятельно, заметно похудел. Бомж раздраженно оттолкнул ногой назойливую животное и снова пришелся к маленькому квадратного окошка.Он засиял от радости и взорвался торжествующим смехом, когда увидел как она перехитрила их и заманила в ловушку!.. Когда машина загорелась изнутри, а потом набрала скорость и взорвалась, врезавшись в дерево, его смех перешел в сумасшедший хохот. Самого взрыва он не мог видеть, зато пламя высветило на мгновение из темноты стремительную сухую фигуру, которая быстро удалялась… Сейчас его тайны ничего не угрожало. Но он чувствовал, что вскоре случится еще что-то очень важное — и для тайны, которой он служил, и для него.
* * *
22 октября, 1:04.Отрыватели-Герман провел уже около получаса за кустами напротив своего дома. Пожарные давно закончили работу и поехали, но служба безопасности еще опрашивала свидетелей — хотя очевидцев происшествия самом деле не было. В лучшем случае рассказывали что-то те, кто выглянул в окно находился на улице только после взрыва неизвестной машины. Еще минут через десять поехал труповоз из городского морга, увозя сгоревшие останки четырех человек, отскоблят из салона и тщательно собрали в радиусе двадцати метров от эпицентра взрыва. Патологоанатомов теперь ждала кропотливая работа, чтобы выяснить единственный вопрос: кто это? Последними, наконец, забрались представители всех служб. Существо, бывшее уже наполовину отрыватели, цеплялась за остатки основы, быстро разрушалась. То, что было наполовину Германом, еще ничего не способным осознать, продолжало оставаться в укрытии. У дома толпились жители, которые обсуждали событие, не столько всех напугала, сколько внесла разнообразие в серое будничную жизнь — сегодня они косвенно оказались причастными к тому, о чем завтра будут передавать в новостях и писать газеты. Большое скопление народа и десятки окон светились, отбирали возможность возвращения в Убежище через окно или, тем более, через подъезд. Казалось, это будет продолжаться всю ночь. Часть сознания, которую отрыватели еще контролировал, изо всех сил пыталась сохранить хрупкое равновесие между черной пропастью разрушения и безумием. Приют был совсем близко, он манил, обещая защиту и спокойствие. Там было безопасно, там… Но решиться сейчас на вылазку означало открыть себя перед десятками глаз, и тогда уже никогда не найти покоя, даже в Приюте. Он погибал. Он словно летел в черный колодец без дна с постепенно угасающей светлой точкой где-то там далеко вверху… Когда в ближайших домах погасла большинство окон, а на улице оставалось с десяток жителей, он приготовился покинуть свое укрытие. Голос близкого Убежища становился все призывнее, и уже почти невозможно было сопротивляться… Он уже поднялся с земли, намереваясь добраться наконец до заветного Убежища… и вдруг его ослепило то невыносимо яркое… Оно бросило его на землю и через мгновение скрутило жестоким пульсирующим спазмом и абсолютной невесомостью. Он мучился под прессом удивительных перегрузок, давили… швыряли… разрывали на мелкие куски… выворачивали мышцы и суставы… Это напоминало агонию. Отрыватели умирал… Я пробуждалось. Вдруг над ним раздался испуганный детский голос: — Мама!.. Здесь страшный бука! Ма-моооо!.. Мальчик лет пяти бежал в маленькой группки людей, которые еще не разошлись. — Мааа!.. Вон там!.. Подбежав к матери, он схватился за ее руку и, продолжая кричать, указывал в сторону кустов. Но женщина только бросила короткий взгляд на заросли и ударила сына по мягкому месту, вычитав за то, что он отошел далеко без ее разрешения. Получив нагоняй, мальчишка разревелся еще громче, и женщина потащила его домой. Почему это побудило забраться быстрее и других.
* * *
22 октября, 1:43.Впервые он увидел ее так близко после всех тех ночей, проведенных в многочасовом ожидании у крошечного подвального окошка. Увидел и даже прикоснулся к ней… К нему. Он был ужасный и прекрасный, как ничто в мире! В следующее мгновение он вдруг осознал, что тайна умирает… Понял той невероятно длинную момент, когда его рука тянулась к нему, чтобы прикоснуться… Но даже это не могло уничтожить трепетной всепоглощающей
