Командир разведроты, высокий атлетически сложенный гауптман, стоял перед невысоким тщедушным генералом и, покраснев от смущения, оправдывался, словно провинившийся школьник перед учителем.
- Вы говорите, что предложили русскому генералу почетный плен, и он вас понял?- неприятным фальцетом спрашивал генерал.
- Так точно, господин генерал,- пытался вытянуться во фрунт гауптман, что у него получалось довольно плохо - как правило, хорошие вояки неважные строевики, в этом деле обычно штабные преуспевают.
- Но как вы это говорили ему, по-немецки!?... Наверняка он вас не понял... Надо было сказать по-русски.
- Господин генерал, я не очень силен в русском, и в тот момент... был бой и у меня все русские слова как будто испарились из головы, несколько слов я вспомнил, но связать в предложение не смог,- продолжал оправдываться гауптман.
- Да вы хоть знаете, что это был командующий окруженной нами русской армии. Его во что бы то ни стало надо было взять живым! А вы... из-за вашей...- генерал побагровел и нервно мерил шагами классную комнату сельской школы, в которой оборудовали штаб немецкой дивизии.
- Его нельзя было взять живым,- гауптман перестал тянуться, ослабил одну ногу. Он будто только сейчас начал ощущать усталость от недавнего боя, бега по лесу, по оврагам и кустарникам, потом пути назад с телом русского генерала, которое сначала несли его разведчики, а потом русские пленные, которые именно в этот день стали массово сдаваться, оказываясь в безвыходной ситуации, хотя до того сражались до последнего патрона и нередко кончали жизнь самоубийством.
- Почему... почему вы не проявили расторопности, понятливости?... Если бы вы, хотя бы ранили его!- продолжал распекать подчиненного генерал.
- Да он и без того был тяжело ранен... Я же говорю, он меня слышал и все понял. Он даже кивнул мне, как будто согласился сдаться, как бы поблагодарил, и тут же выстрелил себе в голову,- в голосе гауптмана зазвучали протестные нотки.
- Поблагодарил?... Перестаньте фантазировать, не сумели взять живым русского генерала, вот и выдумываете черти что,- генерал продолжал ходить перед гауптманом взад-вперед.
- Я был совсем рядом с ним, не далее чем в десяти шагах. Он смотрел мне прямо в глаза. Когда я сказал про плен и что мы окажем ему медпомощь, он мне кивнул и как будто протянул свой пистолет, а глазами как бы говорил, что к сожалению не может принять моего предложения. Не знаю, может мне показалось,- гауптман опустил глаза и замолчал.
Генерал мельком взглянул на него, и даже как будто перестал злиться, подумал и махнул рукой:
- Ладно, идите. Извините за резкость, может вы и правы, русский Командарм сам решил как ему быть и никто не смог бы его остановить, но подать документы на ваше и ваших людей награждение я к сожалению не моту. Вот если бы вы взяли его хотя бы раненого, а так... Идите, отдыхайте.
Едва гауптман ушел, генерал по телефону связался с командующим своей армии:
- Господин генерал-оберст, только что разведчики доставили в расположение штаба моей дивизии тело командующего окруженной русской армии... Да, никакого сомнения, что это он, хоть лицо и обезображено выстрелом, он застрелился, а эти ужасные русские пистолеты, они буквально разносят всю голову, но на нем генеральская форма и документы... Да-да, и рост около двух метров - все сходится. Русские пленные тоже его опознали... Нет, взять живым не было никакой возможности... Один любопытный факт господин генерал-оберст, сегодня нам сдалось в плен довольно много русских солдат и офицеров и некоторые из них говорили, что их Командарм разрешил им в безвыходной ситуации сдаваться в плен... Да-да, подчиненным разрешил, а сам застрелился... Господин генерал-оберст, разрешите похоронить русского генерала со всеми воинскими почестями?... Я вас понял, господин генерал-оберст... Да-да, на мое усмотрение и я вас ни о чем не просил. Благодарю...
Командир немецкой дивизии приказал построить все находившиеся при его штабе подразделения, а напротив также построить всех взятых в плен окруженцев. Пленных набралось почти восемьсот человек, не считая лежачих раненых. Примерно столько же выстроилось и немцев. Два одинаковых по численности строя, с одной стороны одетые по форме, вооруженные, питающиеся строго по три таза в день, а напротив в рваных шинелях, полушубках, телогрейках, без знаков различия, кто в пилотке, кто в шапке, кто вообще без головных уборов, кто в сапогах, кто в валенках, кто в обмотках... изможденные, давно уже не получавшие полноценного питания, а последние два дня и вообще почти не евшие. Тем не менее, и этот строй смотрелся армейским, соблюдал строевую дисциплину, выполнял команду "смирно", повернув заросшие щетинистые лица туда, где между строями на орудийном лафете трофейной "сорокопятки" стоял гроб из свежевыструганных досок, и в нем во весь свой рост вытянулось тело их Командарма, который разрешил им сдаваться, то есть, разрешил жить.
Немецкий генерал обратился сразу ко всем и к своим солдатам и к пленным. Рядом с ним стоял переводчик в форме майора Вермахта. Этот майор по отцу был остзейским немцем, когда-то являлся прапорщиком Русской Императорской Армии, затем поручиком Белой Армии... Потому в совершенстве знал оба языка и сразу же без запинки произносил по-русски слова генерала:
- Слушайте меня немецкие и русские солдаты! Перед вами тело доблестного русского генерала. Он до конца выполнил свой долг перед своим отечеством и погиб как герой. Германская армия ценит мужество своих противников и потому русский Командарм будет похоронен со всеми воинскими почестями!