- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (18) »
Надя. - А что самое страшное в подводном плавании? Чего вы сами больше всего боитесь?
- У всякого свои страхи, - усмехнулся Плескач. - Обо мне, например, злые языки распространяют слухи, будто я очень боюсь… утопленников!
- Так и должно быть, - засмеялась Надя. - Я читала в газете, что старейший североморец Плескач потопил одиннадцать фашистских транспортов. Сколько это утопленников?..
В центральных постах и кают-компаниях североморцев действительно была в ходу веселая легенда, будто командир соединения страшно боится утопленников. Плескач, впрочем, и сам был непрочь пошутить и «потравить» в свободную минутку в кают-компании. «Когда я водил баржи на Волге…», - начинал он обычно свои рассказы, оглаживая крутой подбородок и хитро поводя проницательными умными глазами. Или: «Как сейчас помню - дело было в Кронштадте…» И тут все подсаживались поближе, потому что за таким вступлением неизменно следовала какая-нибудь небывалая и увлекательная история.
Но сейчас командир не был склонен занимать трибуну рассказчика.
- Почему же «старейший»? - ограничился он слабым протестом. - Даже здесь, за этим столом, есть мои ровесники по Северу: Логинов, Орлов и я вместе на одной лодке сюда пришли.
- Командир соединения был тогда минером, - пояснил Логинов, - я штурманом, а Орлов мотористом. Это знаменитая лодка. Ее сам товарищ Сталин посетил!
- Сталин с Ворошиловым были у нас на лодке, - не удержавшись, принялся рассказывать Орлов. Его лицо загорелось, выцветшие голубые глаза засветились от воспоминаний. - Товарищ Киров на миноносце остался, а они зашли к нам. В последнем шлюзе Беломорско-Балтийского канала. Товарищ Плескач тогда вахтенным командиром стоял - рапортовал наверху Иосифу Виссарионовичу. Логинов лодку показывал…
- А вы? - спросил Мызников…
- А я?.. Я обед готовил.
- Расскажи уж, - тепло сказал Плескач, - расскажи уж, Павел Васильевич, про свою встречу.
Орлов не заставил себя просить.
- Кок у нас тогда заболел, пришлось заместить… Я на камбузе работал. Оладьи пеку и в ус себе не дую. И вдруг двери открывается и входит… Сталин! Я чумичку выронил, растерялся. Еле смог доложить: «Товарищ Сталин! Краснофлотец-кок Орлов. Готовлю обед для команды-борщ, плов рисовый, оладьи и какао». А Ворошилов позади стоит, смеется. «По-морскому, - говорит, - у них повар называется кок». Сталин потрепал меня по плечу: «Да это не морской кок, а настоящий морской лев!» Я и сейчас не тоненький, а тогда еще шире был. А потом говорит: «Покажите, что готовите?» Всего отведал и похвалил. «Хорошо готовите, товарищ Орлов». Только я собрался ответить, а Сталин и Ворошилов уже пожали мне руку и пошли. Вот и вся наша встреча на лодке… Говорили потом товарищи, что Сталин, спускаясь в лодку, комингса даже не задел! Спустился, как настоящий подводник!..
- А мне еще раз встретиться с ним довелось, когда он у себя в Кремле подводников собирал, - удовлетворенно сказал Плескач. - Он тогда крепкий совет нам, подводникам, дал. В этом совете была прямо вся тактика нашей подводной войны изложена. Так и стараемся воевать…
- Много мы навоюем с такими походами, как сейчас! - воскликнул Мельничанский. - Обнаруживать себя нельзя, в торпедную атаку выйти нельзя. Другим на базе за потопленные транспорты будут жареных поросят подносить, а мы облизывайся .
- Ну, отдохнули - и хватит! - вдруг перебил Плескач. И произнес не громко, но раздельно, отчеканивая каждое слово:
- Снимайтесь с якоря!
- Есть! - ответил Логинов, приказав дать сигнальный звонок, и четко скомандовал: - По местам стоять, с якоря сниматься!
Подводники кинулись к своим боевым постам. Изо всех отсеков доносились повторяемые экипажем слова команды: «С якоря сниматься!» Затем наступила тишина. Только где-то в магистралях шипел сжатый воздух; корпус лодки, чуть дрожа, резонировал на подергивания убираемого якоря, урчала вода, в центральном посту приглушенным молодым баском распоряжался механик.
Гвардейская подводная лодка «Северянка» выходила в море.
Глава вторая
Подлодка в сизом сумраке карабкается на вал и скользит вниз, зарываясь носом в воду.
Вокруг всхолмленное море мрачной синевы - синевы вороненой стали; волны - с загнутыми белыми гребнями. Пенный след стелется, быстро теряясь за кормой. Черная громада облака ползет из мрака навстречу и обваливается хлопьями липкого снега.
- В центральном! - хрипло кричит вахтенный в люк.
- Есть, в центральном!
- Пошел густой снег… Видимость два кабельтова.
- Есть!
Снег летит над головами сигнальщиков. Сигнальщики в тугих, лаковых от влаги черных шлемах со спущенными на лица масками, одетые с ног до головы в блестящую мокрую черную кожу, похожи на морских львов. Они привстали над рубкой и ловко ластами рукавиц прикрывают бинокли, вглядываясь вперед.
Орудие и леера давно уже покрыты льдом, антенны провисают длинными тяжелыми сосульками. Из люка вылезает моторист с ведром.
- Товарищ лейтенант, разрешите выбросить мусор?
Вахтенный офицер молча кивает в ответ.
Моторист осматривается, выбирая подветренный борт.
Ветер уносит лоскутки газет, хлебные корки, консервные банки.
Банки тщательно пробиты насквозь: они обязательно должны затонуть, чтобы не осталось следа для противника. Падают и взлетают, ухватив добычу, чайки.
В зубах у моториста цыгарка, лицо его утомлено: бессонная ночь, вкус соляра во рту, несмолкаемый рев дизеля в ушах - все обыкновенное для подводника дело.
С норда веет холодным дыханием вечных льдов. Но все же здесь теплее, чем на континенте. Днем, когда
Д изредка пробивается солнце, воды густеют в ярчайшей ультрамариновой синеве Гольфстрима - океанской реки, несущей живительное для севера Европы тепло от самых берегов Флориды.
Лодка штормует. Могучий океанский вал накрывает ее своим крылом. Вода на морозном ветру кажется совсем теплой, а соль будто изморозью оседает на лице и на одежде; кристаллики соли поблескивают в углах глаз и на ресницах…
Тепло от Гольфстрима, и штормы тоже от Гольфстрима. В норвежской лоции я читал про наше Баренцево море: «Причина частых штормов и их силы - изумительное распределение температур. Средняя температура на внешней кромке Лофотенских островов на двадцать семь градусов выше средних температур, наблюдаемых в этих широтах в любой точке северного полушария. Таково влияние теплых вод Гольфстрима. И в то же время внутри Финмаркенского плоскогорья мороз бывает иногда так силен, что замерзает ртуть. Природа устроила здесь словно огромный котел рядом с огромным конденсатором пара. И эта титаническая паровая машина работает,
Глава вторая
«СЕВЕРЯНКА» В ПОХОДЕ
Подлодка в сизом сумраке карабкается на вал и скользит вниз, зарываясь носом в воду.
Вокруг всхолмленное море мрачной синевы - синевы вороненой стали; волны - с загнутыми белыми гребнями. Пенный след стелется, быстро теряясь за кормой. Черная громада облака ползет из мрака навстречу и обваливается хлопьями липкого снега.
- В центральном! - хрипло кричит вахтенный в люк.
- Есть, в центральном!
- Пошел густой снег… Видимость два кабельтова.
- Есть!
Снег летит над головами сигнальщиков. Сигнальщики в тугих, лаковых от влаги черных шлемах со спущенными на лица масками, одетые с ног до головы в блестящую мокрую черную кожу, похожи на морских львов. Они привстали над рубкой и ловко ластами рукавиц прикрывают бинокли, вглядываясь вперед.
Орудие и леера давно уже покрыты льдом, антенны провисают длинными тяжелыми сосульками. Из люка вылезает моторист с ведром.
- Товарищ лейтенант, разрешите выбросить мусор?
Вахтенный офицер молча кивает в ответ.
Моторист осматривается, выбирая подветренный борт.
Ветер уносит лоскутки газет, хлебные корки, консервные банки.
Банки тщательно пробиты насквозь: они обязательно должны затонуть, чтобы не осталось следа для противника. Падают и взлетают, ухватив добычу, чайки.
В зубах у моториста цыгарка, лицо его утомлено: бессонная ночь, вкус соляра во рту, несмолкаемый рев дизеля в ушах - все обыкновенное для подводника дело.
С норда веет холодным дыханием вечных льдов. Но все же здесь теплее, чем на континенте. Днем, когда
Д изредка пробивается солнце, воды густеют в ярчайшей ультрамариновой синеве Гольфстрима - океанской реки, несущей живительное для севера Европы тепло от самых берегов Флориды.
Лодка штормует. Могучий океанский вал накрывает ее своим крылом. Вода на морозном ветру кажется совсем теплой, а соль будто изморозью оседает на лице и на одежде; кристаллики соли поблескивают в углах глаз и на ресницах…
Тепло от Гольфстрима, и штормы тоже от Гольфстрима. В норвежской лоции я читал про наше Баренцево море: «Причина частых штормов и их силы - изумительное распределение температур. Средняя температура на внешней кромке Лофотенских островов на двадцать семь градусов выше средних температур, наблюдаемых в этих широтах в любой точке северного полушария. Таково влияние теплых вод Гольфстрима. И в то же время внутри Финмаркенского плоскогорья мороз бывает иногда так силен, что замерзает ртуть. Природа устроила здесь словно огромный котел рядом с огромным конденсатором пара. И эта титаническая паровая машина работает,- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (18) »