родить. Жена, та, что тоже его любит, не может родить. И вот он, любя жену и безумно желая ребёнка, предлагает той, что любит его, стать суррогатной матерью.
– А он знает, что она любит его и об этом знает его жена?
– Он знает. Если раньше не знал, то жена ему рассказала.
– А он?
– Что он? Он мужчина. Ему приятно, когда его любят.
– А дальше?
– Дальше малоприятные для всех процедуры. Диалоги врачей. Диалоги фигурантов. Монолог священника. Муж со снесённой крышей, приносящий самые сочные манго той, что любит его. Ну, то есть тому ребёнку – его с женой, – что у той, что любит его, в животе. У них создаётся иллюзия семьи. Точнее – у неё, у той, что любит его. Он ещё будет приносить паровозики её сыну. Её собственному сыну. У суррогатной матери уже должен быть ребёнок по существующему законодательству, в курсе?
– Ну и дальше, дальше!
– Та, что его любит и вынашивает генетически не своего ребёнка, думает, что, когда она родит, чужой муж станет её собственным. В конце концов, какая разница, чья яйцеклетка, если сперматозоид – его и, соответственно, ребёнок тоже его. Того, кого она любит. И выносила и родила этого ребёнка она. А вовсе не какая-то закадровая жена по прозвищу Серая Мышь.
– А жена что, не общается с этой… свиноматкой?
– Нет. Не общается. Она уважает её любовь к своему мужу, её отчаянную смелость. Не деньги же, в самом деле, были нужны этой женщине. А именно он – чужой мужчина. В общем, она рожает. Мужчина присутствует на родах. Она понимает, что не в силах отдать этого, рождённого ею, ребёнка. Чудесную девочку. Красивую крохотную девочку, которую акушерка выложила ей на живот. Чудо, искусственно сотворённое, что находит её грудь. И как-то ей становится пофиг. И на чужого мужа, и на его деньги, и даже на свою любовь.
– И?
– И она отказывается подписывать документы. Приоритетное право суррогатной матери на рождённое ею дитя. Муж, не в силах совладать с безумной любовью к ребёнку, уходит от жены к той, которая из любви к нему согласилась стать суррогатной матерью. Жена понимает этот поступок и принимает его решение.
– Ну? Дальше что?!
– Дальше я ещё не решила. Кого-то надо свести с ума. Читатели любят сумасшедших. Можно, к примеру, свести с ума жену. А он пусть с любящей его суррогатной матерью живёт долго и счастливо. Носит жене в комфортабельную клинику для умалишённых печенье, чай, сигареты и фотографии подрастающей девочки, так похожей на жену. Или, например, пусть с ума сойдёт суррогатная мать, так и не смирившаяся с внешним сходством подрастающей девочки и жены любимого. Или пусть даже – так ещё круче! – с ума сойдёт муж, потому что подрастающая девочка похожа вовсе не на мать и не на него, а на суррогатную мать.
– Ну ты, Катя, зверь. Жуткое мочилово. А где же «долго и счастливо»?
– Так вот к этому и веду. «Долго и счастливо» непременно должно быть! Для этого даже можно всех троих взрослых замочить в автокатастрофе. А родного сына суррогатной матери и рождённо-удочерённую ею девочку сдать в детский дом. В разные детские дома. Они вырастут. Влюбятся друг в друга. Нечаянно. Поступивши, например, в один университет. А потом – бац! – да мы же брат и сестра! Сцены отчаяния, слёзы, сопли. Но тот самый священник, постаревший на двадцать лет, но всё такой же благообразный и велеречивый, рассказывает им, что они не брат и сестра, хотя и высижены в одной матке.
– А откуда священник узнал?
– Он за ними следил! Всю их жизнь!
– Катька, это уже слишком! Это какой-то уже ненастоящий сюжет!
– Ну тогда мне просто осталось подождать, как всё будет развиваться в реальности. Хотя что может быть настоящего в реальности, где к существительному «мать» прибили прилагательное «суррогатная».
– Так всё-таки, кто из них сойдёт с ума? В книге в смысле.
– Да никто не сойдёт. А муж, жена и их ребёнок будут жить долго и счастливо.
– А почему не отец и мать, а муж и жена?
– Потому что, только никому не говори, – Катя наклонилась к подруге как можно ближе и заговорила почти шёпотом, хотя их никто не подслушивал, – не могу я считать ту жену матерью. Только донором яйцеклетки. И вот все они вместе – доноры сперматозоида и яйцеклетки, суррогатная мать и непонятно чей и зачем новорождённый, эдакий гомункулюс, не могут жить долго и счастливо. Это даже в бульварном романе будет выглядеть не по-настоящему.
– Кать, мне кажется, ты ошибаешься!
У Екатерины Владиславовны зазвонил мобильный.
– Да!.. Началось? Очень за вас рада! Удачи! – Нажав на отбой, она снова обратилась к подруге: – Кстати, говорю тебе первой. Я подала на развод. Любовь, которой нужен кто-то ещё, – суррогат. Не думаю, что Сашка будет против. Нет, он, конечно, поломается, побегает, поуговаривает…
– Катя! Но это же твой ребёнок!
– Мой? Ты так ничего и не поняла? Взятая из моего организма яйцеклетка – это всего лишь что-то вроде отрезанного во время педикюра ногтя. Даже нежеланные, незапланированные, но естественным образом сделанные дети – это акт божественного творения. И даже слишком страстно желанные, но полученные вот таким сложным, высокотехнологичным способом – это всего лишь суррогат. Я не испытываю никаких чувств к обломку своего ногтя.
– Но зачем же ты согласилась?!
– Если кого-то способны сделать счастливым обломок ли моего ногтя, моя ли яйцеклетка, то…
– Но ты разрушаешь такую прекрасную семью!
– Не я. Семья разрушается в тот момент, когда хоть кому-то становится мало данности.
Пару минут они просто молча курили. По-видимому, обдумывая каждая – что-то своё.
– Слушай, а тот православный священник, Кать, с которым ты меня познакомила, такой симпатичный!
– Ага. И умный. Я бы даже, пожалуй, завела с ним роман.
– Почему «бы»?
– Ну, потому что он правильный. Просто так им – нельзя. Они должны жениться. Но на бесплодной – нельзя. Тоже те ещё лгуны и лицемеры! Бог есть Любовь, господи ж ты боже ж мой!
Снова ожил телефон. Екатерина Владиславовна изящным движением метнула его в озеро.
ЛитВек: бестселлеры недели
