значением облизнул губы и таинственно понизил голос — у него теперь много  н о в ы х  з н а к о м ы х.

— Новых?

— Да… — лицо Прохорова стало совсем таинственным. — Тех, что о жизни думают…

— А! — Марусин зевнул. — Ну да, конечно… А что же ты не женишься, если квартира есть?

Вышло довольно бестактно, и Прохоров сразу замолчал, обиженно надув щеки. С тех пор он больше никогда не рассказывал Марусину о своих  н о в ы х  з н а к о м ы х… Только здоровался при встречах.

Но сегодня Прохоров был чем-то расстроен.

— Здравствуй… — сказал Марусин, пытаясь замкнуть забастовавший замок. — Как дела?

— Так… — ответил Прохоров и хотел пройти мимо, но вдруг вспомнил подходящую, услышанную еще в Заберегах пословицу и чуть задержал шаг. — Дела, как сажа бела… — невесело пошутил он.

— А что так? — удивился Марусин.

— Мобилизовали меня, Марусин! — коротко ответил Прохоров. — Все планы к черту летят. Призывников буду две недели осматривать.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Текстильная фабрика, где директорствовала Матрена Филипповна, размещалась в трехэтажном, еще до революции построенном здании, выходящем окнами прямо на привокзальную площадь. Работали на фабрике в основном женщины, и по утрам, отрываясь от работы, они могли видеть своих мужей, выглядывая в окна. Хмурые и неопохмелившиеся, бродили мужики по площади, ожидая, пока завезут пиво в станционный буфет. Работая, женщины говорили о своих мужьях, о том, как много теперь стали пить, — время за этими разговорами шло быстрее.

Фабрика была очень старой… Уже давно надо было ремонтировать здание, расширять площади цехов, но фабрика числилась в неперспективных, денег на ремонт не удавалось выбить. Тем не менее какими-то никому не ведомыми путями Матрена Филипповна выбила импортное оборудование, и два года назад его завезли в цеха. С тех пор все окончательно перепуталось на фабрике, потому что старое оборудование изъяли лишь частично.

Матрена Филипповна пыталась навести порядок, но заведующий производством Яков Аркадьевич каждый раз отговаривал ее заниматься этим делом сейчас, потому что то не было монтажников, то близился конец квартала, и, чтобы справиться с планом, нужно было вводить сверхурочные часы, а сверхурочницам — им платили по десять рублей сразу после дополнительной смены — на чем-то ведь надо работать… И всегда демонтаж старого оборудования обставлялся такими сложностями, что Матрена Филипповна в конце концов махнула рукой. Она уже отчаялась разобраться в новых, чрезвычайно запутанных порядках, что установились на фабрике, и всецело полагалась на мудрого Якова Арсеньевича — тем более, что план-то фабрика всегда выполняла и даже время от времени завоевывала Переходящее Знамя.

Старое оборудование постоянно ломалось, и возиться с настройкой его приходилось Ваське-каторжнику. Всегда по количеству заявок на ремонт Васька узнавал, работали вчера сверхурочницы или нет.

Вчера работали…

Едва Васька появился в цеху, его сразу же окружили работницы. Но сегодня Васька-каторжник был не в духе. Утренний разговор с братом все еще жил в нем каким-то непонятным ему самому беспокойством.

— После! После! — расталкивая стайку девушек, проговорил он, пробираясь в свой закуток, отгороженный от цеха стальными стеллажами.

Ваське нужно было подумать.

В последнее время он полюбил это занятие.

Усевшись в закутке на металлическую табуретку, он вытащил из ящика стола промасленную, видавшую виды кепку, напялил ее на голову и принялся думать… Медленные и неповоротливые, словно обутые в кирзовые сапоги, мысли, шаркая, возникли в его голове.

Мысли были тоскливые. Васька видел то Ванинский порт с вмерзшими в лед судами, то огромную, заснеженную тайгу и человека, бредущего куда-то по пояс в снегу.

«Я помню тот Ванинский порт…» — чуть прикрыв глаза, тихонько засвистел Васька, и лицо его с правильными крупными чертами, с тяжелыми губами и широким лбом, не закрытым завитушками жестких кудрей, словно бы посветлело. И так красиво было, что Наташа Самогубова, заглянувшая в закуток, чтобы попросить Ваську посмотреть ее станок, остановилась. Долго, затаив дыхание, смотрела на Ваську и не могла оторваться. И может быть, от этого запершило в горле, и она робко кашлянула.

Васька с неудовольствием обернулся, нахмурил брови.

— Василий Степанович, — краснея, проговорила Наташа. — Посмотрите там у меня… Опять линия встанет.

— Опять… — Васька поморщился. — Опять на старье работаете?

— Кукушкин велел… — Наташа опустила голову, словно она сама была виновата в этом.

— Ку-куш-кин… — презрительно проговорил Васька. — Шибко большой начальник Кукушкин, как я посмотрю. Вот пойду сейчас к директору, и пускай сама ремонтирует эти станки, раз Кукушкин велел!

Наташа кротко взглянула на него и ничего не сказала.

— Да что ты смотришь так?! — рассердился Васька. Сорвал с головы кепочку и швырнул ее в ящик стола. — Вот сейчас сразу и пойду к директору!

Возле кабинета Матрены Филипповны Васька-каторжник столкнулся с Леночкой Кандаковой. Леночку звали на фабрике подснежником, потому что работала она комсоргом, а оформлена была на ставку наладчицы. Сейчас Леночка выпорхнула из двери кабинета Матрены Филипповны, и Васька, расставив руки, схапал ее и сильно прижал к себе.

— Пусти! — закричала Леночка. — Ты что это, Магадан Степанович, сдурел, да?

Изловчившись, она вывернулась из Васькиных рук и сразу же — легкий она была человек — весело захохотала и убежала прочь.

Васька посмотрел ей вслед и толкнул дверь с табличкой «Директор».

Матрена Филипповна сидела за массивным столом и подписывала какие-то бумаги. Услышав шаги, подняла голову.

Матрена Филипповна относилась к тем людям, которые, однажды установив определенные отношения с каким-либо человеком, очень неохотно изменяют их. Ваську Матрена Филипповна знала. Васька был ее соседом, Ваську она устроила на свою фабрику наладчиком после того, как вернулся он из заключения. Она иногда видела его, но почти никогда не замечала — слишком далеко отстоял этот человек от интересов Матрены Филипповны, он сливался с серой, безликой массой, которая существовала только для того, чтобы Матрена Филипповна могла руководить ею. И так Васька и должен был существовать, но вот он внезапно вошел в кабинет и, переступив запретную черту, стал конкретным человеком, отношения с которым могли измениться теперь…

— Могилин?! — удивилась Матрена Филипповна.

— Я… — нагло ухмыльнувшись, ответил Васька. Молча подошел к столу и опустился в черное