клятву: "Призываю в свидетели Бога, что я изберу того, кого сочту достойным быть выбранным согласно воле Бога".

Очевидно, этой клятвы было недостаточно, чтобы избранный Папа явился достойным наместником Бога. Таким образом, начиная от самого скромного приходского священника и до самых высших прелатов, все духовные должности могли попасть в руки людей честолюбивых, себялюбивых и суетных. Даже самые требовательные сторонники Церкви должны были считать удачей, если власть оказывалась в руках не самых худших кандидатов. Петр Дамиенский, прося Григория VI утвердить результаты выборов фоссомбронского епископа, знал, что на него нужно наложить епитимью раньше, чем он вступит на епископскую кафедру; но Петр доводит при этом до сведения Папы, что во всей епархии нет ни одного духовного лица, который стоял бы выше него в нравственном отношении; все – эгоисты, все – честолюбцы, все жаждут только повышения, не заботясь об обязанностях, связанных с ним, все горячо желают власти, но никто не думает о налагаемой ею ответственности.

* * *

При таких обстоятельствах почти повсеместно была распространена симония^[1], со всем проистекающим из нее злом, которое давало себя чувствовать как на избирателях, так и на избираемых.

Насколько глубоко распространилось зло, лучше всего показывает число епископов, на которых были сделаны доносы во время бесплодной борьбы, предпринятой Григорием VII и его преемниками против симонии. По свидетельству Иннокентия III, эту болезнь Церкви нельзя было излечить ни паллиативными средствами, ни огнем. Петр Кантор, причисленный к лику святых, ставит в заслугу известному кардиналу Мартину то, что он отказался от 20-ти ливров, предложенных ему папским казначеем за участие в торжественном Богослужении в день Рождества Христова, так как деньги эти явно были результатом симонии и хищения.

Как неопровержимое доказательство добродетели Петра, сен-хризогонского кардинала, бывшего прежде епископом города Мо, приводится рассказ о том, что он во время только одних выборов отказался продать свой голос, несмотря на предложенные ему 500 серебряных марок.

* * *

Светские князья не менее князей духовных были склонны увеличивать свои доходы, злоупотребляя своим правом санкционировать выборы. Не многие из них следовали примеру Филиппа Августа. К последнему, когда освободилось место настоятеля аббатства Сен-Дени, явились приор, эконом и келарь аббатства, и каждый, тайно от других, просил для себя вакантное место и предлагал 500 ливров; Филипп Август взял у них деньги и, как ни в чем не бывало, явился в аббатство и избрал в настоятели простого монаха, скромно стоявшего где-то в углу, причем отдал ему и те 1500 ливров, которые получил от соискателей.

* * *

На Руанском соборе 1050 года жестко критиковался пагубный обычай, когда честолюбивые люди всеми правдами и неправдами стараются собрать как можно больше денег, чтобы с их помощью получить от князя и его придворных желаемую епископскую кафедру. Но собор только отмечает зло, не предлагая против него никакого средства. Его непосредственной задачей было дело о нормандских герцогах, а в то же время французский король Генрих I на глазах у всех торговал епископскими кафедрами. Он начал свое царствование тем, что особым эдиктом запретил куплю и продажу какой-либо должности под страхом конфискации имущества и лишения бенефиции; он с гордостью заявлял, что не желает извлекать дохода из своего права утверждать выборы, так как сам он безвозмездно получил от Бога корону, и при этом безжалостно преследовал своих прелатов за симонию. Но с течением времени он смирился с установившимся до него обычаем, как это видно из следующего примера.

* * *

Некто Гелинанд, клирик низкого происхождения и человек малообразованный, нашел себе покровителей при дворе Эдуарда Исповедника, где сумел нажить огромное состояние. Оказавшись при дворе Генриха, он заключил с последним соглашение, по которому должен был получить первое освободившееся епископское место, и, таким образом, он сделался епископом в Лане. Преемник Генриха, Филипп I, был известен как самый продажный из всех своих современников, и Гелинанд купил у него, при помощи нажитых в Лане денег, кафедру епископа в Рейме. Можно привести бесконечный ряд подобных поступков, влияние которых на нравственную сторону Церкви действовало крайне отрицательно.^[2] Даже и тогда, когда повышение из одной духовной должности в другую не было следствием подкупа, результат бывал одинаково печален. Непотизм^[3] был лишь другой формой того же подкупа.

"Если бы, – говорил Петр Кантор, – все те, кто возвысился в силу своих семейных связей, были вынуждены покинуть свои места, то это вызвало бы страшный кризис в Церкви".

Кроме того, постоянно оказывали влияние и другие, еще более низкие мотивы. Филипп I, в наказание за свое сожительство с Бертрадой, графиней Анжуйской, был лишен права утверждать епископов, но среди них не нашлось ни одного, кто помешал бы ему продолжать пользоваться этим правом. В 1100 году особого благоволения короля заслужил турский епископ, который не обращал никакого внимания на тяготевшее над королем отлучение; вскоре после этого епископ, как бы в благодарность, попросил короля, чтобы освободившаяся орлеанская кафедра была предоставлена одному молодому человеку, его любимцу. Пороки этого претендента на епископскую кафедру были известны всем; все звали его Флорой и распевали на улицах любовные песни в его адрес. Многие из духовных лиц Орлеана воспротивились назначению к ним подобного епископа, но их ложно обвинили в различных проступках и изгнали из города; тогда оставшиеся скрепя сердце исполнили волю короля и утешали себя тем, что избрание произошло в день св. Иннокентия.

Правда, время от времени появлялись среди духовенства люди высоконравственные, как, например, Фульберт Шартрский, Гильдеберт Манский, Ивон Шартрский, Ланфранк, Ансельм, св. Бруно, св. Бернард, св. Норберт, но все их усилия восстановить уважение к Церкви и поднять нравственность духовенства ни к чему не привели: зло пустило уже очень глубокие корни, и им оставалось только протестовать и своей личной жизнью подавать благие примеры, следовать которым охотников находилось мало. В эту эпоху грубого насилия голоса смиренных служителей Бога не могли быть услышаны, и высшие церковные звания раздавались людям, искушенным в интригах, или таким, воинственные наклонности которых обеспечивали безопасность их Церквам и вассалам.