Земля

Мир страстей, отчаяний и надежд

Литературная критика на страницах журналов и различных интернет сайтов с удивительным постоянством не устаёт твердить о том, что современная корейская литература почти неизвестна русскоязычному читателю. По мнению специалистов по корейской литературе, драматичность ситуации усугубляется ещё и тем, что достаточно редкие издания прозы и поэзии корейских авторов, иногда появляющиеся на русском языке, страдают от чрезвычайно некачественного перевода. При этом все отмечают, что у издателей и составителей сборников рассказов и повестей не проглядывается системность в подборе литературных произведений и выборе авторов. Предлагаемая читателю первая книга романа-эпопеи «Земля», классика корейской литературы Пак Кён Ри в переводе известного русского писателя и живописца Михаила Пака, на мой взгляд, обратит на себя внимание и критиков, и специалистов по корейской литературе и, самое главное, читателей. Это объясняется тем, что на страницах двадцатитомного исторического полотна всемирно известной писательницы художественно воссоздаётся драматическая история корейского народа в наиболее переломные эпохи в жизни страны — с конца XIX почти до середины XX столетия.

Исторические события в романе высвечиваются непосредственно через судьбы героев и эпизодических персонажей, причем все исторические события преломляются и осмысляются в сознании людей разных сословий, возрастов и политических взглядов: это и жители маленькой деревушки, притулившейся на берегу небольшой речки, и высокопоставленные столичные чиновники, продажные деляги и настоящие патриоты своей родины, участвующие в антияпонском сопротивлении. В произведении представлен многогранный и многоликий мир людей, мечтающих о свободе и счастье для себя, своей родины, семьи и близких. Роман «Земля» переведен на многие иностранные языки, включая английский, японский и французский. Теперь же и русскоязычный читатель имеет возможность познакомиться с бытом и жизненным укладом корейцев, с историческими реалиями их страны конца XIX века. Прочитав книгу, я воочию убедился, что роман Пак Кён Ри — произведение, достойное пера переводчика, и уверен — у него будет своя широкая читательская аудитория в России.

Характеры и судьбы многих героев романа получат, без сомнения, интересное и неординарное художественное развитие в следующих частях эпопеи. Конечно, мне было непросто запоминать их имена, приходилось для этого возвращаться к предыдущему тексту. Удивительно, что чем глубже погружаешься в текст романа, тем больше улавливаешь ту генетическую связь корейцев, родившихся и живущих за пределами своей исторической родины, с корейцами, никогда не покидавшими Страну утренней свежести. Михаил Пак, не разрушая повествовательную вязь романа, иногда использует внутритекстовые разъяснения, которые помогают читателю глубже понять инонациональные традиции и реалии, полноценно ощутить, «дух» произведения. Приведу лишь один из многочисленных примеров, где переводчик дал великолепное, на мой взгляд, пояснение корейской традиции называть замужних женщин, используя имена их дочерей. Я вспомнил, что матерей моих одноклассниц-кореянок часто называли так: Иры мама или Искры мама… Мне казалось, что это результат плохого владения русским языком тогдашними корейцами, а оказалось — традиция. Русский же вариант в том случае был всего лишь калькой с корейского. Думаю, это показатель несомненного мастерства и добросовестности переводчика.

Не мне судить об адекватности перевода, это сделают двуязычные литературные критики. Правда, иногда в пылу полемического задора, некоторые коллеги забывают, что перевод предназначен не для знатоков и носителей языка оригинала, а читателей, в нашем случае — русскоязычных. Здесь же замечу, что атмосфера, аура корейской действительности, особенности национального характера и быта корейцев того времени в переводе воссозданы мастерски. Не хочу сейчас останавливаться на тех или иных образах, сюжетных линиях, это предмет специального прочтения, отмечу лишь, что роман очень ненавязчиво в диалогах и ретроспективе высвечивает довольно напряженную политическую ситуацию в стране, и в переводе это передается с большой убедительностью.

В книге, зазвучавшей на русском языке, немало пронзительных сцен, которые у меня вызвали слёзы, не думаю, что виноват старческий сентиментализм, скорее — это художественное мастерство Михаила Пака.

Но не буду задерживать внимание читателя, переворачивайте страницу и пусть предстанет перед вами целый мир человеческих страстей, отчаяний и надежд…

Профессор кафедры русской и зарубежной

литературы Ташкентского государственного

педагогического университета имени Низами

Н. Миркурбанов

ПРОЛОГ. 1897 год. Чхусок^[1]

Взошло солнце, его теплые лучи осветили горы, поросшие лесом, холмы, поля, реку, дома, крытые рисовой соломой…

Застрекотали сороки, приветствуя утро нового дня, закружили в воздухе над огородами, запестрели чернобелыми крыльями, рассевшись дружно на ветки хурмы. Деревенские дети, разодетые в нарядные одежды, ели праздничное лакомство — сонгпхён^[2], после чего, радостно галдя, помчались по улице, при этом на груди у девочек развевались разноцветные ленточки. Взрослые, тем временем, совершили обряд поминовения на могилах предков. Когда они вернулись домой и разделили с соседями трапезу, незаметно наступил полдень.

А вскоре на большой площади у гумна зашумели, засуетились люди. Начались приготовления к гулянью. В то время, как мужчины и старики предавались праздным разговорам, женщины, как водится, запаздывали, поскольку им необходимо еще много дел переделать, после чего и себя следует привести в порядок.

А в поле, где отяжелевшие злаки перекатывались золотыми волнами, стаи воробьев устроили себе пиршество.

«Шу! Шу! Прочь, негодные!» — Старуха неистово махала руками, она уже переоделась в хрустящее накрахмаленное платье, и ее внимание теперь всё больше притягивало скопление народа на гумне, где разгоралось веселье.

Чхусок — настоящий праздник чревоугодия не только для деревенского люда: мужчин, женщин, стариков, детей, но и для живности: коров, свиней, лошадей, кур, а также мышей, юрко шныряющих туда-сюда в канаве.

Дом чхампана, заместителя начальника приказа, стоял вдалеке от гумна, и звуки музыкальных инструментов: ритмического перестука барабана-квенгари и звонкого перезвона медного бубна-чангу, доносились сюда в виде печального всхлипывания.

Крестьяне плясали, размахивая конусообразными соломенными