Литвек - электронная библиотека >> Виталий Олегович Кальпиди >> Поэзия >> Ресницы >> страница 2
во-вторых: он икру, точно бисер, отстреливал в Риме,
отсылая в Россию то письма, то главы романа,
в-третьих: был хладнокровным и мерзнул небритый, как иней,
а в Иерусалиме скучал, что ни капли не странно,
а в-четвертых, а в-пятых, в-шестых и в-седьмых: неизвестно,
как он вырастил жабры для твердой воды подземельной.
Как он их переплавил потом ради встречи небесной? –
разговор, говоря не своими словами, отдельный.
И на этой строфе ты запнулся, запнулся на самой
непонятной строфе, где фигляр становился монахом,
перестав водевили записывать греческой драмой,
а себя то и дело накачивать смехом и страхом.
Он за восемь часов до кончины потребовал, боже,
принести ему лестницу (сделаем вид, что понятно
для чего) и, уже испаряясь со смертного ложа, –
«Умирать – это сладко», – шепнул недостаточно внятно.
Как живой – он мертвец, как живой – он из мертвого клана,
но как мертвый – он выпущен белой голубкой из клетки.
Это трудно понять через речи земного тумана,
а ведь именно им продиктованы эти заметки.
Ты читаешь «Женитьбу», и медленным ростом щетины
измеряется время на робком твоем подбородке,
и встают пред тобою из воска, из пемзы, из глины
постепенные люди страны изумительно кроткой.
(Обижают его: В.Роза́нов своей клоунадой,
гимназист Мережковский ругает с трехспальной постели,
некто А.Королев, про которого, впрочем, не надо,
потому что тухлятины мы без него переели.)
Соплеменник худой, он живет на холодном Плутоне,
но однажды достиг длинным зрением красного Марса,
за которым кружится в своем орбитальном загоне
та планета, где он с мертвецами играл не напрасно.
Темнота в темноте озирается корпускулярным
и рассеянным светом, и тужится быть некромешной,
и летает Земля, говоря языком популярным,
возле ярости Бога…

* * *

Он не ревнует, а тебя влечет
в любое плаванье накопленная влага:
о хрупкая китайская бумага,
о муравьиный мед.
Мужчина – это женщина, когда
она перестает любить мужчину –
ты расшифруешь эту чертовщину,
пока течет недлинная вода?
Он женщина, он ощущает грудь
и раздвигает медленные ноги,
ты в тот момент нагнулась на пороге
на босоножке пряжку застегнуть.
Вы то, что превращается в себя:
безумие делить на половины
движение уже невинной глины
в хрустящем полотне огня.
Ты плаваешь в мужчине, он плывет
в тебе одной, и, зарываясь в воду,
вы всё до капли возвратите роду,
пока он вас из двух сосудов пьет.
Мужчина существует только там,
где женщина научена мужчиной
не быть одно мгновение, – причины
иные нынче нам не по зубам.
Я говорю: ты отплываешь плыть,
а он за локоть укусил разлуку,
вам вброд не перейти такую муку,
которой, может быть, не может быть.
Попробуй сделать осень из седых
волос, тобою найденных в комоде,
во-первых: это нравится природе,
и вы умрете – это во-вторых…
Останется не зрение, а слух
и подземельной музыки круженье,
когда с земли исчезнет отраженье,
что было вам дано одно на двух.
О, воробья смешное молоко,
о, сахарин на крыльях махаона,
о, ваша тень, когда во время оно
вы в кислороде плавились легко.
Все наново начнется через сто
осыпанных ресниц большого неба,
и вы, начало будущего хлеба,
с нуля произнесете фразу: «О,
оставь меня, безгубая Лилит,
возьми обратно пенис и вагину
и отпусти меня в слепую глину,
где я живу, а глина сладка спит».

Ей снилась собственная кровь

«Летали брови без лица,
порхали мокрые ресницы
умерших женщин…» – до конца
июля это всем приснится.
Ей снилась собственная кровь
скорее плоской, а не красной,
ей снилась собственная кровь
не ситцевой и не атласной.
Ей снилось: кровь ее висит
на длинной бельевой (не скажем:
веревке) и почти кипит,
вернее – закипает. Важным
мне кажется ее наклон
в горизонтальную тряпичность,
+ ветер с четырех сторон,
четырежды асимметричный
пространству ветреного сна,
которое назвать пространством
нелепо, ибо так странна
сия страна непостоянства.
Ей снилась кровь как простыня,
хрустящая с мороза, даже
преувеличивая, я
преуменьшаю сон. Прикажем
ему окончиться в стихах,
но он возникнет за стихами…
Ей снилась кровь (читайте – прах,
читайте – страх) – читайте сами.
Ей снилась кровь, она могла,
но не сумела стать любовью,
и женщина изнемогла
изогнутой над кровью бровью.
Возобновляющийся взгляд
вернулся к ней, и кровь вскипела.
Она двенадцать раз подряд
пыталась возвернуться в тело.
Она проснется никогда,
точнее: никогда проснется,
и сильно красная вода
над