Год со Штроблом

Он человек, уверенный в себе и своих силах. Труд и успех в труде — главное для него в жизни. Но тому, кто прожил год со Штроблом на строительстве АЭС: друзьям, подчиненным, жене, — всем им далеко не всегда легко и просто с начальником участка Штроблом.

1

В первый день нового года ртутный столбик опустился до минус шести. Шютц в этот день уезжал. Вечером первого января он укладывал вещи. День он провел так же, как и всегда: пышно отпраздновав Новый год, он как-то сразу, вдруг, уснул, даже не дождавшись Фанни. Последнее, что помнит, — огорченные возгласы детей, старшего, пятилетнего, и младшенькой — той два: им хотелось, чтобы он рассказал еще хоть одну сказку. Выспаться он толком не выспался, встал весь взъерошенный. Часов в одиннадцать выпил бутылку пива. Потом пообедал, потом прогулялся, потом вернулся домой…

И вечером, значит, укладывать вещи!

Дорожную сумку — на стол: она холщовая, в красно-зеленую клетку, с кожаными прокладками, новенькая, упругая, подарок Фанни, который она поставила под новогоднюю елку. Нижнее белье, носки, электробритву — все туда.

Несколько лет назад Шютц укладывал вещи по воскресеньям вечером. Укладывал? Бритвенный прибор да пару носков в портфель — и привет! В воскресенье вечером Шютц уезжал, ночью в пятницу возвращался, и так неделю за неделей, пока в один прекрасный день ему не показалось, будто все происходит в обратном порядке: будто он уезжает оттуда, где живет, в пятницу вечером, а в понедельник утром возвращается.

В этом был замешан и Штробл. Он с ним вместе работал и жил. Барак номер четыре, третья комната. Пол в ней всегда натерт до блеска, Штробл настоял на том, чтобы обувь снимали у порога.

Тогда у Шютца не было ни Фанни, ни детей. А был только городок Штехлин, и стройка в Штехлине, и Штробл, Эрика, Юрий и другие, и он среди них, и ему едва сравнялось двадцать лет. И еще квартира, из которой Шютц уезжал по воскресеньям вечером, трехкомнатная квартира, где в углу меньшей из комнат вот уже несколько лет стояла пустой накрытая коричневым покрывалом кровать его умерших родителей. Там брат Уве сидел и зубрил законы механики или, к примеру, переводил на немецкий русскую народную песню, которую пели в горьковском «На дне», и записывал в дневнике, что сам Ленин высоко оценил ее. В этой же квартире подросла и Норма. Из девчонки-сорванца, со страшным грохотом швырявшей свои роликовые коньки куда попало, она превратилась в обаятельное существо, которое в вязаном платье и белых перчатках гордо идет на «югендвайе»^[1]. Слева — брат Уве, справа — брат Герд, а сзади — девять взрослых и одиннадцать детей из их дома, впереди — фрау Швингель, у нее недавно был перелом ноги и она идет, опираясь на руку мужа.

А Герд Шютц, стоило ему закрыть за собой дверь трехкомнатной квартиры в Лойхтенгрунде, чтобы отправиться в Штехлин, сразу забывал о ней и думать, на все пять дней, напряженных и волнующих. И вспоминал о ней снова лишь тогда, когда доставал из кармана ключ, вставлял его в замок и слышал запах пирога. Его пекла Норма сама, без помощи фрау Швингель, иногда он слегка кособочился или подгорал, но к любому приезду Шютца из Штехлина он был испечен непременно.

В том, что он приезжал каждую пятницу, на первых порах, по крайней мере, каждую пятницу, была заслуга Штробла. Он настойчиво повторял:

— Давай поезжай, ты ведь знаешь, они ждут тебя.

— А сроки? У тебя же каждый монтажник на счету… Да и на гитаре, кроме меня, никто играть не умеет.

— Поедешь, и баста!

И Шютц ехал домой. Заходил, как было договорено, к фрау Швингель, вместе они подсчитывали, сколько денег за неделю ушло на Уве и Норму, он добавлял, если оставленных денег не хватало, чаще всего какие-то пустяки. Выслушивал, чем Норма и Уве занимались эту неделю, и в свою очередь рассказывал о стройке и о Штробле, потом возвращался в свою квартиру, томился от безделья, брался кое-что починить, если руки доходили, и в воскресенье вечером отправлялся, наконец, в Штехлин.

Возвращения домой после рабочей недели стали для него привычкой, хотя под конец он и задерживался иногда на полдня, а то и на ночь, это время он проводил с девушками. Тогда же начал откладывать деньги на мотоцикл; сидя на заднем сиденье, одна из них, его избранница, будет тесно прижиматься к нему. И вот в один прекрасный день в его жизни наступили большие перемены. Не будет больше никакого Штехлина, никакого Штробла, никаких девушек. И отставлен в сторону мотоцикл, на котором он не успел наездить и двух тысяч километров. Он пожимает руки всем по очереди:

— Ухожу в армию, ребята. До свидания, Юрий, передавай привет своему Дону, Зине, а ты, Штробл, не забывай, пиши. И обязательно сообщи, на какую стройку ты перейдешь, когда вы здесь управитесь, я туда приеду…

Последний круг почета на мотоцикле, на багажнике которого громоздятся прощальные подарки от друзей, потом — на автостраду, а там — до развилки и в город. Завернул еще по дороге на вокзал, посмотреть, когда уходит автобус на сборный пункт. И тут у газетного киоска он ее и увидел, сначала только в профиль. Она была не из красавиц, притягивающих к себе взгляды мужчин, это была девушка в узеньком пальто и красной шапочке на коротко остриженных светлых волосах, это была Фанни, и он подумал: «Да ведь это же она!» Так оно и осталось: Фанни в зеленом пальто на базаре перед булочной, Фанни стоит и машет на прощание рукой, Фанни с детьми смотрит ему вслед, вытянув шею, он видит ее и думает: «Да ведь это же она!»

В первое время они встречались настолько часто и проводили друг с другом столько времени, сколько это мог позволить себе солдат мотопехоты, получивший увольнительную. А значит, встречались нечасто и ненадолго. В остальное же время Шютц учился за возможно короткое время выкапывать окоп полного профиля или поточнее и покучнее укладывать пулю за пулей в маленькую мишень, за что можно было получить дополнительное увольнение в город.

В прошлом — жизнь в трехкомнатной квартире в Лойхтенгрунде, в прошлом — время в Штехлине. На 1 Мая и на Новый год Штробл присылал ему открытки. Он писал:

«Я всегда говорил: только успеешь научить парней чему-то путному, как их забирают в армию. Когда мотопехота сможет обойтись без тебя? После Штехлина мы перебираемся в Шпреевальд. Хочешь, старик?»

Единственное, чего Шютц хотел, — быть вместе с Фанни.