направленных против них опасных маневрах. Если же это не произойдет, то все завоеванное за две горячие недели сентября 1974 года может в конце концов оказаться потерянным. Недаром незадолго до московской и ленинградской экспозиций журнал «Огонек» напечатал обширную статью народного художника СССР академика Налбандяна, который заявил, что нонконформисты отрекаются от самого святого, что есть у человека — Родины.
Письмо в Москву
Дорогой Оскар! Уже два года я на Западе. Кое о чем могу написать. Как раз подвернулась оказия, и грех ее не использовать. Ведь письма, посланные почтой, как и следовало ожидать, до тебя не дошли. Чем поражает Европа наших эмигрантов? Посмотрел бы ты на них в Вене в первые дни после приезда! Они с открытыми ртами глядят на витрины переполненных продуктами и одеждой магазинов, на отсутствие очередей, на неправдоподобно вежливых продавцов. Я хорошо понимаю их, всю жизнь проведших в советском хамстве в поисках мяса, масла, сносных вещей. Но меня поразили не магазины, не обходительные, неиздерганные западные люди, а так называемая «левая» интеллигенция. Приезжаю ли в Германию, в Англию, о Франции уже и не говорю, везде в большей или меньшей степени одно и тоже — левонастроенные студенты, левонастроенные профессора, левонастроенные журналисты. Не то, что они за Советский Союз и советские методы, но они считают, что у них социализм будет другим. «Почему другим? — спрашиваю. Где он другой — на Кубе, в Германии или Вьетнаме?» Они снисходительно улыбаются: «Там вмешивается СССР». «А где гарантия, что не вмешается и у вас?» На это левонастроенные не отвечают. Они предпочитают в таких случаях указывать на Америку: «Вы о Советском Союзе кричите, а чем США лучше?» Я им про ГУЛаг, где погибло 60 миллионов, а они про Чили, где, якобы, с американского благословения Пиночет устроил переворот — как будто это сопоставимо. Я им про КГБ, а они про ЦРУ, как будто ЦРУ сажает, пытает и убивает инакомыслящих. Я им о том, что Америка спасла и спасает Европу от советского нашествия, а они всерьез уверяют, что американская экономическая — экспансия не менее опасна. Как будто сравним финансовый захват десятков, пусть даже сотен, предприятий с превращением целых народов в бесправных рабов. Но они не верят, что последнее возможно. Никто из них прямо не говорит, что Солженицын пишет неправду, но фыркают, слыша его имя: «Реакционер, ретроград, монархист!» Я ловлю себя часто на том, что ради «перевоспитания» этих интеллигентов очень желал бы, чтобы в их странах временно установилась советская власть. Раз не верят нашему опыту, пусть познают все на своей шкуре. Не случайно в Австрии, которая 10 лет находилась под советской оккупацией, коммунистам симпатизируют единицы. Ну, а нейтральные, ни левые, ни правые, что они? А они просто боятся СССР, боятся до такой степени, что даже вашу выставку ни в каком государственном музее организовать невозможно. Как честно признался директор стокгольмского музея Модерн арт: «Если мы сделаем такую выставку, это вызовет недовольство в советском посольстве». Разозлившись, я спросил по этому поводу у шведского журналиста: «А чилийского посольства вы не опасаетесь?» Он заметил: «Чили далеко и маленькая». Ну, что еще тебе написать? Не верь всяким россказням обо мне, как устным, так и письменным. Я знаю о двух дурацких статьях в «Литературной газете» и «Советской культуре», дескать, Глезер голодает, никому не нужен, нонконформисты никого не интересуют. По-моему, по выставкам, организованным мной на Западе, и открывшемуся неподалеку от Парижа Музею ваших картин, ребята могут видеть, что наша желтая пресса себе верна — врет, не стесняется. Распускаемые стукачами слухи о том, что Глезер устроил в Риме аукцион и распродал все работы, или что музей во Франции подожгли, Глезера ранили, лежит в больнице, — стоят ровно столько же, сколько наши газетные информации. Жив я и здоров, хотя, конечно, КГБ обо мне по-прежнему печется. Еще в феврале 1975 года, когда открывалась выставка в Вене, подослали ко мне молодую, красивую даму. Представилась корреспонденткой польской католической газеты, взяла интервью и вызвалась помочь с переводами. Я как раз получил письмо из Германии. Перевела она. Оказывается, предлагают сделать выставку. Через несколько дней звонит: «Я видела плохой сон и очень о вас беспокоюсь. Если вы устроите выставку в Германии, то с вами случится несчастье». Как я выяснил у старых русских эмигрантов, эта «корреспондентка — предсказательница снов» работала в просоветском книжном магазине «Глобус» и в коммунистическом издательстве «Фольксштимме». Все эмигранты как один: «С кем вы связались, — это же известная гебешница!» Вот до чего, Оскарчик, дошло — КГБ начинает использовать новое психологическое оружие — сновидения. Зато во Франции агенты Лубянки орудуют по-старинке. Накануне открытия музея, когда мы с Шемякиным и еще двумя знакомыми — французами развешивали картины, в час ночи прибегает Майя и говорит, что в ворота замка (ты уже наверное получил снимки старинного chateau, в котором разместился музей), стучится полиция. Странно. На цыпочках подхожу к воротам и слышу на чистом русском: «Ничего… Выйдет!» Кричу: «Вы коммунисты?» Молчание. Один из французов спрашивает: «Вы — полиция?» — «Нет, но полиция послала нас сюда ночевать», и настаивают, чтобы открыли. Бред какой-то. Еле-еле отвязались. А в день открытия позвонил Виктор Луи, сказал, наглец, что от твоего имени и что хочет приехать на вернисаж, а потом рассказать о нем московским художникам. Пришлось пообещать ему, что выгоню. Так и живем. Конечно, скучаем по Москве, по России, по тебе, по ребятам. Утешает одно, что не напрасно небо коптим. Очень ободрила в твоем недавнем письме фраза: «У меня впечатление, что твоей деятельности придают у нас все большее и большее значение и что она каким-то образом будет влиять, если уже не влияет, на политику по отношению к художникам. «Дай-то Бог, чтобы то, что я делаю здесь, помогало вам там». Крепко обнимаю тебя. Привет всем от меня и от Майи. Целую. Твой Саша. 10.11.1977
P.S. Хочу отдельно написать о Шемякине. Это единственный из находящихся здесь русских художников, кто думает об общем деле. Это только он помог музею и материально, и морально, только он сумел найти в Париже помещение для проведения грандиозной русской выставки, да еще вложил в издание каталога собственные силы и собственные деньги. Это только он устроил персональную выставку не свою, а другого, вдобавок, находящегося в России художника Володи Макаренко. Это он издал «Аполлон», к которому как ни относись, настоящая