компании с Калангом и Макуном — товарищами по экипажу рыболовецкого челна… а также по разведочно-диверсионной операции против аванонга.

Казалось бы, коль все трое успели притереться друг к другу, то и в лесу они должны действовать слаженно, а значит, и эффективно. Но учитывая опыт этого трио; непривычное занятие, каким для них была охота, получился, скорее, союз калек. Примерно как в старой песне про безрукого за рулем, слепого, указывавшего дорогу — но, увы, с куда меньшей эффективностью. Вот если бы вождь Аяг отрядил им в помощь да для руководства кого-то из бывалых охотников… но здесь этот двуногий Акелла почему-то промахнулся.

И если у Каланга и Макуна имелись хотя бы остаточные навыки в охоте (не первая же это их зима!), то у Сени не было и их. Впрочем, не сильно и Калангу с Макуном эти навыки остаточные помогали — добыча и прежде выходила скудной и соплеменниками встречалась с нескрываемым снисхождением. А в этот раз охота вообще не задалась. То копья казались тяжелее привычных для руки острог, то мелкая дичь вроде зайцев проявляла больше проворства, чем рыба в реке.

Что до крупного зверья… то вот, к примеру, олень, примеченный Макуном, успел удрать быстрее, чем сам хелема сообразил, что копье лучше бросить, а не подходить к зверю вплотную. И тем более не ждать, пока подойдет он сам.

Метнуть копье в итоге Макун метнул — но лишь вслед улизнувшему оленю. Да под собственную ругань от осознания неудачи.

А пока добыча раз за разом избегала смертоносных копий, горе-охотникам только и оставалось, что углубляться в лес — все дальше и дальше. Где, как они рассчитывали, зверья будет больше. Причем зверья, почти не знакомого с человеком. И потому непугливого.

Что ж. Хотя бы здесь надежды Сени, Каланга и Макуна оправдались. Встреченный ими медведь и не думал бояться трех странных, передвигающихся на двух конечностях, зверушек. Собственно, не факт, что он думал вообще. И что испытывал хоть какие-то чувства кроме голода, бессонницы и сопутствующего раздражения.

Медведь был довольно крупным экземпляром: даже Сеня едва доставал ему до груди, когда зверь поднимался на задние лапы. Что уж говорить про его спутников — ни ростом, ни богатырской статью хелема похвастаться не могли.

Теперь все трое дружно целили в косолапого своими копьями, но уверенности и чувства превосходства это им не предавало. Не очень-то внушительно смотрелись палки с острыми наконечниками на фоне огромного зверя. Радости же от того, что набрели на столь крупную добычу, не было, разумеется, и в помине.

— Да-а-а, — зачем-то (ни к селу, ни к городу!) подал голос Макун, — медведь — это не рыба какая-то. Может и сам поохотиться на хелема.

«А ты все остришь», — мысленно обратился к нему Сеня с толикой раздражения. Но лишь с толикой. К этой черте характера товарища по рыболовному ремеслу он за последние месяцы худо-бедно привык — к почти условному рефлексу: поддевать соплеменников по поводу их неудач. Тем более, следовало отдать Макуну должное: в случае прокола он не щадил в том числе и себя. Хотя бы заодно. Вот как на этот раз.

Причем эта привычка — хорохориться — вкупе с общим ироническим взглядом на жизнь, сослужила теперь бойкому дикарю неплохую службу. Потому что медведь, которого три человека встретили выставленными копьями, не решался атаковать первым не потому, что испугался. И даже не выжидал… не только выжидал, во всяком случае. Но, подобно большому живому радару, улавливал малейшие движения своих неожиданных противников и тонкие запахи, человеческому носу недоступные. Запах страха, старости, слабости. Улавливал и на ходу анализировал своим мозгом — ограниченным, но по-своему совершенным. Из трех двуногих пытаясь выделить того, кто более всего подходил на роль легкой добычи.

И своими потугами на остроумие да демонстративным спокойствием Макун, сам того не зная, смог худо-бедно притупить те желанные запахи, которые позволяли медведю счесть человека слабаком и жертвой. Не шибко подходил на эту роль и Сеня. Да, ему было страшно. И, более того, он не очень-то пытался нарочито этот страх скрывать. Но в то же время был он крупнее и выглядел посильнее любого из двух хелема. Да и копье Сенино смотрелось внушительнее. Ведь наконечником ему служил большой железный нож.

В свое время именно с этим самодельным оружием — ножом, привязанным к большой ветке — Сеня делал первые шаги в роли первобытного охотника и рыболова. Или просто человека, вынужденного выживать в дикой природе. С тех пор, конечно, он эту самоделку, как мог, усовершенствовал: и палку для древка выбрал попрямее да попрочнее, и нож привязал к ней покрепче. И, конечно, испытать ее успел. Пусть не в реальном бою, так хотя бы в землю потыкал, убедившись, что ни древко у копья не обломится, ни сам нож-наконечник не отвалиться, как получилось в первый день пребывания Сени в этом мире.

Метать, к сожалению, такое оружие Сеня так и не навострился. Пытался, правда, но из-за ножа-наконечника оно оказалось тяжеловатым — железка тянула копье книзу. Зато в предыдущих охотничьих вылазках (более удачных) оно пригождалось при добивании зверя-подранка. При условии, конечно, если Макуну или Калангу удавалось нанести рану кому-то из лесных обитателей.

Но вернемся к встрече Сени и этих двух хелема с медведем. Методом исключения косолапый выбрал в качестве легкой добычи Каланга. И прыгнул, целя в человека передними лапами.

Копье едва успело скользнуть по шкуре медведя — и выпало из ослабевших от страха рук незадачливого охотника. Только это и задержало зверя, не дав наброситься на Каланга и подмять под себя. На какую-то долю секунды задержало, едва заметно. Но этого хватило, чтобы Каланг испуганно попятился, роняя оружие, и… лапы медведя не достали до него; когти сверкнули в паре сантиметров от человека.

Хуже было то, что пятясь, Каланг оступился. И, сделав еще один неловкий шаг, плюхнулся задом на мерзлую землю.

Но тут в дело вступило Сенино копье с железным наконечником. Металл врезался в шкуру медведя; наверняка проткнул — сил Сеня не пожалел. И медведь, взревев от боли, отвернулся (все-таки отвернулся!) от примеченной им добычи.

Сеня занес копье для нового удара. Но на этот раз зверь встретил атаку взмахом могучих лап. И без труда отразил ее, вдобавок едва не выбив копье из Сениных рук.

Тем временем Макун тоже не оставался в стороне. Свое копье он не получил от старого Бирунга и уж точно не сделал сам. Но захватил в качестве трофея в схватке с аванонга. То, собственно, был первый боевой трофей, доставшийся хелема во время противостояния с этими каннибалами и бандитами каменного века. Потому Макун с гордостью таскал