Погляди-ка на меня хорошенько. Что во мне такого, чтоб молокосос вроде тебя издевался надо мной?

— Да что вы, сударь, господь с вами!

— Как это что со мной! — горячился старик. — Посмотреть на тебя, вроде на человека похож: и галстук на шее, и портфель в руке… Эх, горе нам, горе! Скоро и ты окажешься в моем положении. Скоро! За что же насмешки над старым человеком строить? Чем я заслужил? Скажи, куда мне деться, куда убраться с этой улицы, — я уберусь!

— Да что вы, господи! Я шел своей дорогой. Что я вам сделал? Я пойду… — чуть не плача пробормотал Иотам и поспешно отошел от взволнованного старика, чей голос еще долго сопровождал его:

— Не знать тебе старости, негодяй! Не дожить до моих лет! Мог бы для шуток ровню себе найти. Те зубы, которыми такие дурацкие шутки пережевывают, я сносил давно!.. Я-то тебя за человека принял… Чтоб не смел больше по нашей улице ходить. Увижу еще раз — всыплю по первое число, рожу твою бритую разукрашу!

Ну, скажите на милость, в чем провинился Иотам Габашвили?

Рано поутру пожелал здоровья старому виноградарю — ведь больше-то ничего не было? Доцент здоровался со множеством незнакомых людей и всегда получал в ответ слегка растерянные улыбки и чуть-чуть недоуменные кивки.

«Теперь ты видишь, что люди все разные, и, когда человека не знаешь, нечего головой кивать, иди своей дорогой, — говорил себе Иотам. — Кто тебя неволит? Займись своим делом. А старику хватит знакомых, есть с кем поздороваться. Если каждый прохожий станет его приветствовать, у старика голова отвалится. Он прав — никому не нужны твои безответственные поклоны».

С такими мыслями Иотам Габашвили подошел к дверям поликлиники. Поднялся на второй этаж и сел в приемной уролога рядом с другими больными.

Вскоре на пороге кабинета появилась огромного роста медицинская сестра. Она оглядела больных усталыми кроткими глазами и объявила:

— Доктора не будет до двух часов.

— Но почему?

— Как же так можно!

— Сегодня прием с десяти до двух!

— Что нам делать?

— Может, он и завтра не явится!

— Мы будем жаловаться!

— Да, да! Надо пожаловаться…

Послышались такие и похожие реплики, не очень опасные и даже вполне обычные в поликлинической тиши.

Медицинская сестра знала по опыту, что настоящий жалобщик не станет поднимать шума, а просто пойдет куда надо и пожалуется. Женщина-гора подождала, пока больные слегка угомонятся, и еще меланхоличнее, чем в первый раз, повторила:

— Доктора до двух часов не будет.

Когда все недовольные удалились, Иотам почтительно приблизился к служительнице медицины и, привстав на цыпочки, потянулся губами к ее уху. Медсестры вообще не любят конфиденциальных нашептываний. Но великанша, видимо, была любопытна, она наклонила голову.

— Вы не могли бы оставить у себя мою бутылочку? — извинившись, вежливо попросил Иотам.

— Что?! — громко и недовольно переспросила медсестра, хотя прекрасно расслышала, о чем просил ее мужчина.

— Мочу, — скромно, чуть даже пришепетывая, повторил философ, а сам подумал, что, если женщина опять гаркнет на него, придется уносить ноги.

— Какую мочу? — тянула медсестра.

— Мою, собственную. — С этими словами Иотам извлек из портфеля полный до краев флакон из-под одеколона и поставил его на стол.

Медсестра недовольно отодвинула флакон и спросила:

— Вам врач назначил?

— Что?

— Принести мочу.

— Нет. Это я сам. Интересуюсь узнать, какая она теперь.

— Врач вас осматривал?! — повысила голос медсестра.

— Нет.

Это и нужно было медсестре. Она закатила свои кроткие глупые глаза к потолку, потом уставила их на Иотама и понесла:

— Вы что, спятили?! Мы больных не успеваем принимать. Только вашей мочи нам недоставало. Ему, видишь ли, интересно!.. Мне тоже много кое-чего интересно на этом свете. А вы представляете, что будет, если каждый, кому интересно, принесет нам свою мочу. Мы же утопнем в ней. Сейчас же уберите флакон!..

— А как исключение нельзя? — попробовал Иотам подступить с другой стороны.

— Как исключение все можно, — понизила голос медсестра.

Она с интересом наблюдала за Иотамом, копавшимся в бездонном портфеле.

— Вот спасибо! — Иотам утер со лба пот, достал из портфеля листок бумаги, сложил вдвое, разорвал по сгибу, одну половинку положил назад в портфель, а на другой написал: «Иотам Габашвили».

Медсестра окончательно убедилась, что у больного в его огромном портфеле лежат только бумаги и в лучшем случае неиллюстрированные научные журналы.

— Где вы работаете? — как бы между прочим полюбопытствовала труженица медицины. Не дожидаясь ответа, она раскрыла карточку больного и во всеуслышание объявила: — На доцентов я очень зла!

— За что? — Иотам снял очки.

— Мою племянницу в этом году опять не приняли в институт. Девочка третий год поступает. Все доценты люди безжалостные и бессердечные. Их не стоит щадить!

— Но я философ… — попытался Иотам разжалобить медсестру, но ее уже не интересовала узкая специализация Иотама. Для нее все доценты были одинаковы.

— Где бы мне ни попался доцент, я его не обрадую! Племянница, единственная дочка любимой сестры… И вы думаете, я сделаю что-нибудь для тех, кто причинил бедняжке столько горя. Не дожить им до этого дня! Что? Доценту? Да если он гореть будет, водой не залью, умирать будет — не взгляну на него. Вот так-то! — Огромная медсестра все больше распалялась, ноздри ее раздувались, а голос грубел, переходя на бас.

Иотам молча убрал в портфель злополучный флакон и, не говоря ни слова, покинул разбушевавшуюся женщину. Выйдя на улицу, он извлек распорядок дня и зачеркнул: «Поликлиника — 10 ч.». Следующий пункт гласил: «Суд — 12 ч.». Философ взглянул на часы: была половина двенадцатого.

Доцент легко позавтракал в закусочной — взял порцию сосисок и стакан какао — и направился к зданию суда. Теперь он свободно размахивал обеими руками — и той, что держала портфель, и той, которая была без портфеля. Я забыл сообщить уважаемому читателю, что, выйдя из поликлиники, наш герой бросил в урну завернутый в бумагу злополучный флакон.

Иотам был народным заседателем. Он охотно исполнял эту приятную обязанность — свой почетный общественный долг. Признаться, философ всегда любил присутствовать на судебных заседаниях, теперь же он гордился тем, что вместе со своим коллегой восседал рядом с судьей и вершил правосудие. Иотам всегда тщательнейшим образом знакомился с обвинительными заключениями и часто вмешивался в судебный процесс со своими полупрофессиональными вопросами, чем, надо заметить, доставлял судье истинное